Публичные признания женщины средних лет
Шрифт:
Может, они сделали ноги, потому что я днем хожу босиком и в пижаме? Если бы они чуточку задержались, я бы объяснила, что после операции на позвоночнике в пижаме удобнее, да и босиком тоже. Или они удрали потому, что в доме курят? Может, они фанатичные противники сигарет и боятся загрязнить легкие? (Хотя это вопрос спорный. Я не уверена, что дышать весь день опилками здоровее.)
Бедняги и не догадываются, что потеряли. Работалось бы им у нас как в сказке: угощались бы чаем с печеньем и пирожными, на график могли бы наплевать, за материалы получали бы на месте и наличными; если поболтать приспичит — собеседник всегда под рукой, парковка для фургончика имеется… Одним словом, загадка. Хотя
Кабельное телевидение
Я не желаю поддаваться немощи. Внешне держусь молодцом, не хуже среднего британца, но мне все еще тоскливо, что из-за раскрошившихся позвоночных дисков я вынуждена целыми днями валяться. Гардероб из жизни до болезни, где на главных ролях костюм в полосочку от Донны Каран, костюм в полосочку от Агнес Би и костюм в полосочку от Ронит Зилхи, — невостребованный, скучает на плечиках в шифоньере. А сам шифоньер уже не стоит в спальне, я его убрала (не сама, конечно, сама я даже мыло из ванны полдня достаю), потому что мне все мерещилось, как громада скандинавского шкафа накрывает и расплющивает мою распростертую фигуру.
Костюмы в полоску и лодочки на шпильках теперь не по мне. Целыми днями слоняюсь во взрослом варианте малышовой одежды: все с начесом, на резинках, все можно стирать в горячей воде и сушить в барабане. Туфли надеваю два раза в неделю, когда иду на прием к физиотерапевту Ните, причем только без каблуков — религиозные фанатики и врачи-мануальщики как раз за такую гадость. Остальное время, дома, ношу лыжные носки с кожаными подошвами — нечто вроде мокасин. И прическа у меня под стать всему остальному, с вихром на макушке. В целом я похожа на средних лет телепузика, хотя, увы, лишена их очарования и невинности.
Дни я провожу, размахивая руками и ногами, выполняю предписанные Нитой упражнения, а также сижу на приподнятом унитазе (Красный Крест одолжил) с поручнями, из-за чего еще больше похожа на ребенка.
Несколько недель назад мы предприняли очередную жалкую попытку поспеть за эпохой: установили кабельное телевидение. Решение смехотворное, ведь из пяти бесплатных каналов телевещания мы ничего не смотрим, кроме Четвертого. Подключать нас явился мужичок. Только не подумайте, что я с пренебрежением отношусь к рабочему классу. Просто ну очень маленький мужчина. Метр пятьдесят с каблуками, а то и меньше. Он слегка обеспокоился при виде хозяйки с клюкой и в наряде телепузика, а когда пришел в себя, пустился в долгие объяснения: мол, чтобы протянуть кабель в спальню и гостиную, придется пробить дыру в стене из сада, выкорчевать деревья и обезобразить фасад дома. Как Старый Мореход [24] , он пророчил нам мрак и погибель.
24
Персонаж поэмы Самуэля Кольриджа.
— Но послушайте, — сказала я, запинаясь, — ваш представитель обещал…
— «Представитель»! — с презрением повторил он. Это слово он чуть ли не выплюнул. Похоже, между соловьиными песнями менеджера и прагматизмом монтажника пролегает пропасть размером с Большой каньон. Пока клиента ведут за ручку к контракту, и в помине нет речи о дырах в стене, вырубке садов или осквернении лужаек. Клиенту спросить бы о практической стороне
Мужичок нетерпеливо переминался в прихожей, пока я с тоской соображала, каким кустом в саду пожертвовать. Наконец выбор был сделан: куст «Свадебный букет». Прошлой весной он смахивал скорее на вдовий сорняк, чем на свадебный букет. Мужичок с напарником принялись за работу, и спустя шесть чашек чаю кабель был проложен. Работу они выполнили безукоризненно. Этим ребятам на военную разведку работать бы: от их посещения не осталось и следа. Могу лишь предположить, что первоначальные устрашающие речи — нечто вроде устного страхового полиса на случай, если ущерб все-таки причинят.
Прошло три недели. И что же мы смотрим теперь, когда у нас под рукой все телевидение мира? Четвертый канал. Неделю я глядела канал для покупателей. Такая гадость, что просто удовольствие испытываешь, когда продавцы и ведущие доводят себя едва ли не до оргазма, демонстрируя достоинства чистящего средства для духовки или фритюрницы. За эти тридцать шесть часов просмотра я не увидела ничего, что захотелось бы купить. Вся семья издевалась над моим покупательским марафоном на диване, а я оправдывалась желанием «написать о массовой культуре». Но втайне мне хотелось увидеть что-нибудь толковое: книги, малышовый костюмчик для взрослых или хотя бы, осмелюсь сказать, приличный женский костюм в полоску.
Серебристый топ
В этом месяце мне стукнуло пятьдесят два года — ни старая, ни молодая. Я все еще ношу кожанку, которая в отличие от меня с возрастом все хорошеет. Но свои последние джинсы я уже сносила, и новые серьги-кольца вряд ли куплю, потому что теперь буду похожа в них на гадалку с причала. Я помню, что уже писала об одежде, но это одна из моих навязчивых тем, поскольку по одежде можно судить о человеке.
Я постоянно встречаю в городе одну вполне достойную женщину, которая работает на фабрике, а одевается в стиле проститутки из комиксов, причем не по вызову, а с панели. Ей чуть за тридцать, есть сын-школьник. Однажды я слышала, как она жаловалась своей матери, одетой куда более сдержанно, что бригадир в цеху попросил ее «наряжаться поприличнее», что ее явно задело, оскорбило и удивило.
— Ему-то что за дело до моих нарядов? — возмущенно спрашивала она у своей седой матери в шлепанцах.
Пока она отстаивала право носить на работу все, что нравится, содержимое смелого выреза ее серебристого топа просилось наружу. Бедняжка не на своем месте и страдает от этого. Она рождена, чтобы лететь на трапеции над восторженными зрителями цирка, а топтание за станком на фабрике — оскорбление для ее дивных бедер в ажурных чулках.
Ее мужу тоже не по душе такой эксгибиционизм, в последнее время он твердит ей «сбавить обороты». А она уверена, что он ревнует, потому что другие мужики на нее пялятся. Так оно и есть, мужики действительно пялятся, как и женщины, и дети; собаки и те, думаю, иногда оглядываются.
Меня никто с этой женщиной не знакомил, и она меня не знает. О ее жизни и обидах я наслышана лишь благодаря ее невероятно громкому голосу. Разговаривает она так, словно стоит на обрыве над Дувром, а ее собеседник находится в порту Кале. Из нее вышел бы превосходный городской глашатай, хотя она тут же подвернула бы подол средневекового одеяния, а горловину разрезала до пупа. Очень надеюсь, что ее соседям повезло и она живет в отдельном доме. Нетрудно представить, каково было бы жить с ней через стенку.