Публицисты 1860-х годов
Шрифт:
Что касается «основной цели издания», то она мыслилась как выражение мнений «всего русского общества, враждебного деспотизму», причем во главу ставилось обличение самодержавия, то есть то, «в чем согласны все партии».
Программа объединения всех «оппозиционных» самодержавию сил была успешно реализована, что и превратило издание в эклектический сборник, где, с одной стороны, печатались документы «Народной воли», а с другой — такие работы, как, например, «Характеристика 25-летия» Белоголового, заканчивавшаяся предостережением: «Еще несколько лет такого царствования, и Россия попадет в тот доисторический хаос, когда разнузданные стихии революции сметут все». Вот эти-то «разнузданные
Надо отдать справедливость: статьи либерального толка были скорее исключением, чем правилом для газеты. В ней печаталось немало статей ярко выраженного демократического характера — антиправительственных, антикрепостнических, продолжавших во многом традиции шестидесятых годов. Знаменем газеты была прежде всего политическая борьба с самодержавием, восстановление единства «между социализмом и свободой» (А. Христофоров). Это-то и делало возможным сотрудничество в ней Варфоломея Зайцева. Тем болезненнее воспринимал он каждое отступление от курса газеты, которая и основана-то была, по его словам, «с целью дать исключительную свободу выражения мнениям, враждебным существующему в России порядку монархического деспотизма».
«Справедливость заставляет сказать, — писал А. X. Христофоров, — что в «Общем деле» В. А. не нашел органа, который бы вполне отвечал его требованиям, идеалам и тенденциям. Многое в нем иногда казалось ему слишком умеренным и недостаточно решительным, между тем как прочие сотрудники журнала порою находили его статьи через меру резкими и слишком всецело воспроизводящими то широкое отрицание нигилизма шестидесятых годов, которое уже не отвечало требованиям современности. В таком случае обе стороны или делали взаимные уступки, или заканчивали разногласия полемикой на страницах журнала».
Порой эта полемика принимала крайние формы. В 20-м номере «Общего дела» (февраль 1879 года) опубликовано «Первое предостережение журналу «Общее дело», в котором Зайцев, пародируя форму цензурных предостережений, резко критиковал статью Изгоева (псевдоним II. Осипова) «Возможно ли возрождение России мирным путем?» за то, что об учении социализма говорилось в ней «в выражениях, приличествующих Чичерину и Безобразову». Статья Зайцева заканчивалась предупреждением: «От лица всех людей, заинтересованных в существовании свободного органа русской мысли, но дорожащих своей репутацией, объявляется первое предостережение редакции «Общего дела» с тем, что в случае повторения подобных промахов участие их будет немедленно прекращено».
С подобным «предостережением» нельзя было не считаться. Редакция не могла не дорожить таким первоклассным публицистом, как Зайцев, чьи статьи, памфлеты п политические фельетоны были украшением газеты. Как писал впоследствии Христофоров, «ряд статей его в «Общем деле» по своему едкому остроумию, всегда художественной форме и мастерскому, сжатому языку, которым В. А. владел превосходно, свидетельствует о существовании в нем публицистического таланта редкой силы, таланта, который заблистал бы на всю Россию, если бы русская почва была благоприятна для таких талантов».
А. Христофоров прав. Выступления В. Зайцева в «Общем деле» (их более восьмидесяти) свидетельствуют, что талант его со временем не только не угасал, но развивался и креп, что революционно-демократические убеждения его приобрели законченную стройность и последовательность. Только прочитав его работы в «Общем деле», начинаешь понимать, насколько справедливы были слова, сказанные о нем известным русским ученым Ильей Мечниковым: «Грустная судьба наших русских писателей. Будь произведения Зайцева писаны по-французски, вся Европа,
Судьба Зайцева вдвойне грустна потому, что его блестящая публицистика в «Общем деле» продолжала оставаться неизвестной читателю и после того, как рухнуло столь ненавистное ему самодержавие и воплотились в жизнь те светлые идеалы, за торжество которых он отдал жизнь.
Второй том собрания его сочинений, куда должны были войти статьи Зайцева, печатавшиеся за границей, так и не вышел.
Счастливая случайность дает возможность определить, что напечатал Зайцев в «Общем деле». В Институте марксизма-ленинизма хранится комплект этой газеты, подаренный в свое время А. Христофоровым П. Струве, где рукой Христофорова обозначены авторы почти всех статей. Благодаря этому, а также с помощью Б. П. Козьмина, составившего перечень статей В. Зайцева в 1934 году, мы имеем возможность познакомиться и со статьями «русского Рошфора» — так называли Зайцева за его ослепительное, едкое остроумие товарищи по эмиграции.
Ужо в одной из первых статей в газете «Общее дело» — «Наш и их патриотизм», которую сам Зайцев, по свидетельству Христофорова, считал «за лучшее из всего написанного им», вчерашний критик «Русского слова» заявил о своей приверженности к идеям шестидесятых годов, о верности заветам Чернышевского и Добролюбова.
Развивая мысли статьи «Славянофилы победили», печатавшейся когда-то в «Русском слове», Зайцев пишет:
«Галилеянин в поддевке и мокроступах, человек Православия, Самодержавия и Народности, ты победил!» — с горькой сардонической иронией восклицает Зайцев. Статья «Наш и их патриотизм» является одним из лучших образцов демократической публицистики, посвященных тому, что есть истинная любовь к своей родине и к своему народу.
«Есть два манера любить свой народ и свое отечество, — утверждает Зайцев. — Первый манер любить его так, как каждый из нас любит только хорошее жаркое. На этот манер первый патриот и народолюбец в мире есть бесспорно царь Александр Николаевич, потому что никому от этого жаркого не достается таких сочных филеев, как ему…
Надо сознаться, что в сравнении с этой простотой наше народолюбие и наш патриотизм представляется вещью до того сложной, что непонимание его идиотами сопровождается для них смягчающими обстоятельствами. В нашей «любви» действительно гораздо больше ненависти, чем любви. «Добрый русский мужичок» наших мокроступов, восхваляемый ими как вкусное кушание, не возбуждает в нас никакого аппетита и сопряженного с ним к нему сладострастия; мы его бесконечно жалеем, как объект вожделения мокроступов, и эта жалость возвышается до степени любви, но не мешает нам проклинать далеко не идеальный экземпляр человеческого рода».
Истинным патриотом Зайцев считает того, «кого мы, — пишет он, — люди шестидесятых годов, с гордостью называем нашим вождем», — Добролюбова. «Умирая после четырех лет геркулесовой борьбы от чахотки, спасавшей его от каторги, на которую пошел друг и сподвижник его Чернышевский, он выливал всю свою душу в чудно простых стихах:
Милый друг, я умираю, Оттого, что жил я честен; Но за то родному краю, Верно, буду я известен!
Это ли не святая любовь? — спрашивает Зайцев. — Молодая жизнь погибнет, но боец со смертной раной в груди, до последней минуты не отдающий меча, счастлив мыслью, что родина оценит его службу ей!» (1878, № 9).