Пулеметчик

Соболев Николай

Готовить его мы начали сильно загодя, когда стало ясно, что артельное движение “попало в точку” — если в первый год у нас было пять артелей, из которых выжило три, то на второй вокруг каждой образовался куст из шести-семи, а кое-где и десятка новых артелей, так что к осени 1901 года у нас их действовало примерно двести. А когда стало ясно что артели пережили неурожай значительно лучше, чем окружающие хозяйства, начался вал и к зиме в стадии формирования находилось еще девять или десять сотен. Ну и труды тут были не только наши, на старте нам очень помог пример фон Мекка, соседа первой артели в Кузякино, землевладельца и председателя правления Московско-Рязанской дороги — он начал создавать такие же артели для поставок продуктов своим путейцам. Глядя на него, подтянулись и другие, движение ширилось, так что пора было писать и типовой

устав, и создавать объединения, и строить взаимный кредит и даже нечто вроде приснопамятных МТС — парков техники в ряде мест, где в локомобилях или там конных жатках была большая потребность.

Коля Муравский, успешно закончивший Университет и пока числившийся “помощником присяжного поверенного” со своими коллегами-юристами совершил первое чудо: дожал Министерство внутренних дел и выбил из него разрешение на созыв съезда. Я, конечно, подозревал, что здешнее МВД пытается контролировать все и вся, но чтобы настолько… То есть мало было испросить разрешения — нужно было утвердить программу, каждый пункт, регламент и ни-ни отклоняться под угрозой закрытия съезда. И согласовать дату — нельзя в пост, нельзя на тезоименитства, нельзя в церковные праздники, нельзя, нельзя, нельзя…

И вот ей-ей, гипертрофированное НКВД, которое занималось всем подряд, возникло не просто так, а имело в основе вполне родную традицию — МВД Российской империи было не менее монструозно и даже имело в своем составе строительные организации, разве что без ГУЛАГа — Корпус гражданских инженеров. Заодно МВД отвечало и за электропроводку, и за назначение учителей (!), и за статистику, и за иностранные исповедания, и за осуществление решений правительства, и за городское управление… Провести выборы предводителя дворянства — МВД, соорудить памятник — МВД, продовольственная помощь — МВД, все, что угодно, вплоть до страхования и ветеринарного дела. Неудивительно, что этот бюрократический монстр был громоздок, неэффективен, страшно боялся любых изменений (а вдруг налаженная рутина сломается?), да еще и работал медленно.

И вот эту структуру Коле удалось пробить и получить утвержденную повестку. Конечно, полностью все, что мы планировали, в нее втиснуть не удалось — например, вычеркнули комиссию по кооперативной пропаганде. На удивление, прошли почти все “мастер-классы” — доклады для заинтересованных лиц по разным аспектам работы артелей. Я ввел такой новый формат в надежде, что практические занятия, как мы их наименовали, вызовут меньше возражений, чем заседания всяких там комитетов, так и вышло.

Вторым чудом было то, что фон Мекк какими-то своими хитрыми путями представил программу съезда на одобрение московскому генерал-губернатору. Я так полагаю, что он просто сумел, что называется, “подсунуть на подпись” — великий князь был скорее церемониальной фигурой, нежели хорошим администратором. Но, как говорится, “и так неплохо вышло” и эта подпись нам потом очень пригодилась.

Третьим — место для проведения съезда. Помещения на сотню делегатов и полсотни-сотню гостей в Москве найти можно было — и “свадебные дома”, и Охотничий клуб сдавали свои помещения, были и Большой зал Консерватории, и поточные аудитории Университета.

Но.

Громадное такое “но” — как только мы говорили, что на съезд артелей прибудет в количестве вот этот самый le grand muzhike russe, так сразу же находилось десять тысяч отговорок и причин для отказа. Первым отпал Охотничий клуб, но с ним это было худо-бедно ясно — заведение элитарное, в смазных сапогах туда никак нельзя. Затем отказались и свадебные дома, то есть особняки, которые сдавали под проведение разного рода торжеств — “частные компании, имеют право”. Но вот либеральная профессура, которая при каждом удобном случае клялась в любви к народу, удивила — оказывается, допускать мужика в храм музыки (или науки) тоже никак невозможно. Занятия, то-се, ну вы же понимаете…

Понимаем-понимаем, трындеть про народное дело лучше издалека.

Выход нашелся неожиданный, мы арендовали кирпичное здание в русском теремковом стиле, с большим внутренним пространством — первую городскую электростанцию на Дмитровке, ее отключили еще в 1897 году. Строение, кстати, и собирались использовать для тех же целей, что и у нас — мы удачно вклинились перед Пожарной выставкой и Всероссийским пожарным съездом, намеченными на весну.

Главной “ударной силой” на съезде предполагались мужики из самых первых артелей, успевшие за три года и поднять свое

материальное положение, и прочувствовать выгоды совместной работы. Кроме того, мы активно использовали схему последовательных инвестиций — если в первые артели я вкладывался напрямую, то подзаработав денег, уже они вкладывались в следующие и так далее. Получалась своего рода пирамида или матрешка, где наши деньги (в том числе и полученные от продажи южноафриканских алмазов) с каждой новой ступенькой все больше и больше растворялись в общей массе, но тем не менее позволяли сильно влиять, а кое-где и полностью контролировать происходящее.

И естественно, что в такой системе главными проводниками наших идей, помимо студентов-агрономов, были те же самые мужики-первопроходцы. Так что перед съездом за нас гарантированно было не менее трети делегатов, еще процентов тридцать было скорее за нас, чем нет, а вот с остальными надо было работать — не то, чтобы они были против или там представляли какую-то иную группировку, просто не втянулись еще и мысли у них были пока что вразброд.

Безбородых “петровцев”, “юристов” и вообще “тилихентов” из нашей команды я заставил к съезду отпустить растительность на подбородках и ходить на съезд непременно в сапогах и косоворотках — крестьяне народ консервативный, пиджаки-галстуки могут и не оценить. Мне-то проще — у меня все вышеназванное имелось, а нескольким ребятам из необеспеченных пришлось помочь материально, но в целом мы явились делегатам по виду не как баре, а как хорошо знакомые соседи.

— … На ваших дворах застучали молотилки. На ваших полях появились посевы клевера, начали повышаться урожаи. Ваш труд, прилагаемый к земле, стал давать большие доходы.

Вы привыкли к труду, привыкли работать упорно в тиши, не гоняясь за наградой, и вас ли испугать тем, что съезду предстоит много труда? — такими словами я завершил приветственное слово и сошел с трибуны под хлопки мозолистых ладоней.

В перерыве после открытия многие постарались подойти ко мне и пожать руку — и неудивительно, я так или иначе успел побывать как минимум в полусотне артелей. Но даже на этом фоне сумели отличиться Василий Баландин и Павел Свинцов, с которыми мы начинали первую кузякинскую артель. Василий вот уже четвертый год нес обязанности головы артели, поднял урожайность вдвое и уверенно шел к сам-пятнадцать, изрядно заматерел, набрал уверенности и умения держаться с неофитами движения. А Павел недавно был избран казначеем Можайского объединения, и оба к съезду пошили себе френчи, что сразу выделило их из собравшейся толпы. Да еще они не просто поручкались, но обнялись и троекратно расцеловались со мной, подчеркивая тем самым наше близкое знакомство и свое “первородство”, сделав это даже несколько напоказ, так сказать, для сведения всех присутствующих, что справные кузякинские мужики водят дружбу с самим инженером Скамовым. Учитывая, что “мои” деньги крутились почти во всех артелях, где краешком, а где и серьезно, то это заметно прибавило им весу и к ним прислушивались, пожалуй, больше чем к остальным выступавшим.

Помимо делегатов, было еще и примерно полсотни гостей — начиная с фон Мекка и подобных ему управленцев, создававших “свои” артели, были представители Московского союза потребительских обществ и Московского общества сельского хозяйства и вообще интересующиеся, от гласного городской Думы Федора Никифоровича Плевако до моих знакомых Шехтеля и Собко. Маша Андреева, явившаяся на открытие в сопровождении Саввы Морозова, передала желание Максима Горького посетить съезд, но некстати случившийся рядом наш “надзиратель” от городской полиции от такого чуть не упал в обморок и заявил, что закроет в таком случае все заседания, поскольку “господин Пешков находится под надзором полиции”.

Надзиратель этот, титулярный советник Львов, несмотря на солидную фамилию, имел вид неказистый — высокий, нескладный, худой, с торчащими кроличьими зубами и тонким носом, на кончике которого зацепилось пенсне. Рупь за сто, его изводили дразнилками в гимназии и теперь он отыгрывался на окружающем мире, запрещая все, до чего дотягивался, что, впрочем, вполне совпадало с политикой МВД. В первый же день он пытался закрыть съезд трижды и требовал изменений в повестке. Поначалу Муравский справлялся сам — вот, дескать, утвержденная программа съезда, вот росчерк министра, вот виза самого великого князя Сергея Александровича, не соблаговолит ли господин Львов выдать письменное распоряжение за своей подписью, отменяющее решения поименованных особ.