ПУЛЬС СВЕТА
Шрифт:
Дивились австрийцы и на обилие зайцев в округе. Те, не стесняясь, утоптали ногами весь снег вокруг домиков. Лес-то начинался в двадцати метрах! Были и лыжные походы по лесу. И костёр на снегу с шашлыками и поездки в близ лежащие городки, а главное – наши, деревенские, не топорщились уже и относились к австрийцам просто и доброжелательно.
Часто и домой приглашали. Наши – кое-какие слова по-немецки выучили. Те, немножко по-русски пробовали. Так и изъяснялись, на удивление, понимание приходило быстро!
Европейский туризм – будоражил ум. А этот. Своеобразный русский – будоражил душу. Томас увидел – они с Антоном попали в точку. Дело будут расти! И не совсем туризм уже получался. Что-то другое, более глубокое, более проникновенное. Том спрашивал у гостей, как им тут нравится?
Только сейчас, после второй группы Антон успокоился окончательно. Дела делали, работа шла по намеченному заранее плану, но пропала, наконец, тревога. Стало ясно. Туристы будут. Европейцам интересно. Предложенный вариант – пришёлся всем по душе и затрагивал какие-то неизвестные ранее струнки. Звучали эти струнки, манили. Притягивала чем-то необычная атмосфера. Вот и Фрау Эльза, не потеряла интереса к увиденному. Жило в ней необычное чувство и росло на удивление. Том приехал с конкретным заданием, относительно покупки земли под домик. И деньги вложила госпожа Крафт в строительство. Место – по возможности в Холмах, но на усмотрение местных властей. Ещё работа. Такой работе Антон был рад. Чувствовал свою причастность к чему-то большому, не имеющему пока ясного определения. Но все видели, творится в Холмах нечто новое. Доселе небывалое. Вот и Томас побыв эти две недели, посмотрев всё своими глазами, загрустил как-то, задумался. Но светлая грусть явилась. Может почувствовал. Вот он – какой туризм необходим. Нет такого в Европе. Может, это и не туризм уже, а другое что-то. Да и Холмы понравились ему. И люди здешние. Не ездили они на роскошных авто, не имели обширных коттеджей. И своих-то авто - мало было, и домики-то - перекошенные с зеленеющей крышей. Но жили эти люди, чем-то новым. Глубинная какая-то мечта росла в них, яркая и чистая. И сила у них имеется, чтобы осуществить её, и начали уже, сами того не осознавая, эти русские люди по-новому жить. Начали и открывают для себя постоянно новые откровения. Свои новые, неведомые возможности видят в себе. И не удивляются, а дальше и дальше, устремляется их мысль. И так далеко, что стабильная Европа, застыла своей стабильностью. И не понять и трудно догадаться и догнать их теперь, этих непонятных русских. Они не будут копировать Европу, они шагнут дальше, сразу через три ступеньки, минуя то, отчего всё равно придётся со временем избавляться.
Не мог Томас дать отчёт своим мыслям, выстроить их в логический ряд. Но тоже почувствовал. Почувствовал то, что можно почувствовать лишь побывав здесь какое-то время. Как бы впитать в себя дух обстановки. И ни какие объяснения не могли бы его убедить в этом, откажись он тогда поехать с Антоном. Ни его, ни другого нельзя убедить в том, что один цветок пахнет совсем по-другому, чем другой. Чувства решают всё.
Вот и Ирме Том ничего не рассказывал. Сказал коротко – приедешь, увидишь всё сама.
Жили они в домике у Ирины. Совершенно были свободны в своих действиях. Гуляли по округе, просто смотрели. Ходили на лыжах по лесу с Антоном и Кириллом. Обилие следов на снегу, удивляло и пугало немного Ирму. И совсем детский восторг вырвался однажды, когда рядом по стволу пробежала рыжехвостая белка, забираясь к вершине необъятной сосны. Только снегом порхнула в лицо – скрылась белка за ярусом веток. Но была же! Только что, была так близко. Казалось, протянешь руку и коснёшься пальцами пушистого хвоста.
Зайцев же – водилось в великом множестве. Будто специально дразнили австрийцев, появляясь то тут, то там неожиданно. И лосиные следы видели и лисьи.
Кирилл рассказывал подробно Ирме о здешних обитателях, о том как и кого встречал он, рисуя эскизы в этих красивых местах.
Сидели за чаем, долгие вечера. Сашка Севидов с Леной заезжали часто, по просьбе Антона. Удивительные сладости попробовала Ирма. Удивительные песни услышала. Хоть и не подлинный, не гармоничный перевод получался, но чудно! О чём поют, о чём думают эти молодые русские. И вовсе не выставляют всё на показ, как на ярмарке. Напротив, приходиться просить и спрашивать и удивляться от неожиданности, пытаться разобраться в сложных, но таких проникновенных
Хочешь, я проникну в твой дом?
Хочешь, я умою рассвет?
Хочешь, прольюсь тёплым дождём?
Хочешь или нет?
Любишь, запах свежей хвои?
Любишь, на закате мечтать?
Любишь, листопад наблюдать?
Слышишь слова мои?
Знаешь, как смеётся во сне?
Знаешь, как звезде полететь?
Знаешь, как апреля ждёт снег,
Что бы ручьём звенеть?
Ирма слушала песню с распахнутыми глазами, смотрела на этого простого парня с дешёвой гитарой в руках. Смотрела, будто увидела инопланетянина за окошком, в двух шагах от себя.
Да, прав Томас, это надо прожить, эти две недели. Посмотреть на улыбку этой девушки, Кати. Увидеть картины её молодого мужа. Просто погулять по их усадьбе. Поиграть с рыжей собакой, которая никак не хочет отдавать рукавицу, случайно обронённую. И стоят они, эти новые, небольшие и смешные на вид домики. А как хорошо внутри! Сидеть вот так, без всякого позерства и напряжения. Без пышных нарядов и горы хрустальной посуды. Слушать этих забавных парней и девушек. Слушать и удивляться, и удивляться. А потом лечь на маленькую кроватку и подумать про свою суматошную жизнь. И блёкнет, тускнеет сразу свет Европы. Бездыханным кажутся её застывшие сокровища. Нет жизни в них. Будущего нет. Только прошлое. Суетливое, шумное, наполненное излишествами и постоянной скрытой тревогой.
Показалась луна за маленьким окошком. Такая же, как в Австрии. И свет от неё такой же. Только ощущения другие. Глубокие и волнующие. Может это от другого света ощущения? От невидимого, который пульсирует где-то внутри, попутно с ударами разволновавшегося сердца.
И не хочется спать. Ну совсем не хочется. И Том, тоже ворочается и смотрит в потолок посветлевшей от луны комнаты.
Хочется думать! О чём? Какая разница! Хочется просто быть!
Везде Ирма побывала, всё Антон показал. Походили рядом с мужским монастырём. Постояла у молчаливых, огромных, каменных стен. Посмотрела на лица прихожан в соседней церквушке. Знают! Что-то они знают про жизнь такое, чего не понять никак сразу. И уж сомнение дрогнуло внутри, заколебалась незыблемая уверенность в том, что ты права, что точно знаешь, чего хочешь. И захотелось чего-то другого. Вот чего только...
А хозяйка, Ирина, рассказывала такое о монахах русских, просто не поверишь сразу... Но ей нельзя не верить, этой женщине. У неё так хорошо. И икона эта. Иногда Ирма откроет дверь, когда одна, и посмотрит в щелку на тёмный лик. Постоит несколько минут, отойдёт, тихо прикрыв. Да история...
Вечность! Вот! Они знают секрет вечности! Они чувствую это! И скоро поймут! Они-то, обязательно поймут! Удручает понимание того, что всё временно! Нет смысла в этом. И как не веселись, как не расточай удовольствия, тоска сосёт печень от ощущения, что когда-нибудь это всё кончится. И опускаются руки и пропадает вкус к жизни. Смысл? В чём смысл всего? Никто не мог ей ответить, да и не знал наверное. Но есть! Теперь она точно знает! Есть этот смысл. И главное, она поняла! Всё вечно! И она сама! Она знала, догадывалась раньше, что так. Но сомневалась, ибо ничто не могло подтвердить её слабые надежды... И только теперь, это понятие утвердилось окончательно! Всё вечно! И она сама! Как? Как это? Как прийти, понять, узнать? Это пока не важно, это потом... Но есть смысл всего! Обязательно! Обязательно он откроется. Не сейчас может, ну и пусть! Всё вечно! И перед этим – блёкнет всё! Пропадает страх и появляется надежда! Надежда становится – верой! И до любви – только полшага!
Том поглядывал на жену. Ходит как оглушённая. Живёт сама в себе и только глаза засветились. Засветились каким-то ощутимым светом. На все вопросы, Ирма только улыбалась. Иногда обнимет его за шею, поцелует быстро и опять. Смотрит куда-то в даль, на чернеющий ельник леса или на детей бегущих из школы и кидающихся снегом. Смотрит и молчит с улыбкой. Том приглядывался удивительно.
– Том..., - сказала она однажды, - как хорошо, что ты привёз меня сюда!
И всё, и ни слова больше. Когда собрались уезжать, она снова вернулась к этому разговору.