Пульт мертвеца
Шрифт:
— Вероятно, нет. А что, разве это так важно?
Чи судорожно вздохнул, и его взгляд невольно упал на множество гремучников. Тех самых гремучников, которые в течение всего нескольких секунд не только обнаружили и оценили возникшую ситуацию, но и перешли к необходимым действиям…
— Нет, — чуть дрожа, заявил он Куцко. — Я думаю, что это не играет вообще никакой роли.
ГЛАВА 21
Меня вернули на Солитэр и посадили под домашний арест на борту «Вожака», во всяком случае, форма моей изоляции выглядела именно так… В течение последующих шести недель не произошло ровным счетом
Ничего из того, что я мог ожидать. Никто не являлся ко мне с обвинениями в совершенных преступлениях, никто не тащил в суд. Речь даже не заходила об отправке в обычную тюрьму. Сам «Вожак» не предпринимал никаких попыток улететь обратно ни с планеты, на которой находился, ни, тем более, за пределы системы, и, насколько я мог выяснить из своих скудных источников, не поступало никаких сведений о реакции населения на то, что какой-то пришлый интеллигентик сделал сенсационное открытие на одном из их миров. Все это свидетельствовало о том, что по траектории Мьолнира получена депеша с решением пока не придавать огласке мое открытие. Для меня это было хуже некуда, причем по нескольким причинам. Но никто не спрашивал моего мнения. За все это время мы с Каландрой ни разу не виделись. По лицам и манерам стражников, доставлявших мне пищу, я мог догадаться, что она находилась тут же, хотя никто из них не мог подтвердить это словами, как и в случае, если бы с ней что-нибудь произошло.
Большую часть времени я проводил в бесконечных размышлениях, прикидывая все «за» и «против» и пытаясь определить, сумел ли изменить ее судьбу к лучшему, и, если сумел, то насколько. Повторяю, у меня не было возможности разузнать это, а посему оставалось лишь утешать себя сознанием того, что хуже я ей, по крайне мере, не сделал.
Наконец, в тот день, когда срок моего заключения подошел к отметке шести недель, они явились за мной.
Мы приземлились неподалеку от Батт-Сити, так называлось поселение, где я впервые проснулся после допроса с применением наркотиков. Это поселение, раньше состоящее из палаток, очень сильно и быстро изменилось за время моего заточения на Солитэре. Корабль, который служил центром лагеря, пока оставался здесь, но на смену горсточке времянок пришли с десяток сверкающих строений кубической формы, включавших лабораторию со стерилизованным воздухом и два барака военного типа. Вся территория была обнесена сенсорным заграждением. Нашу посадочную площадку и коридор, тянувшийся к скалам, ограждал такой же забор. Я не успел определить, ограждены ли сами скалы, но скорее всего, так оно и было.
Меня привели в лабораторию, а затем препроводили в большое помещение, служившее офисом, в котором уже стали появляться следы беспорядка и захламленности. Там я и предстал пред светлые очи нового главы проекта «Гремучник».
То, что он был именно главой, мне стало ясно уже с первых секунд. Манера держаться, какие-то неуловимые для уха оттенки интонации и то, как он воспринял меня и тех, кто меня к нему доставил, все указывало на то, что он здесь — власть неограниченная и привык к своему теперешнему статусу. Взгляд, которым он просканировал меня, пока сотрудники Службы Безопасности вели к его столу, тут же сообщил мне, что это был не просто заурядный высокопоставленный бюрократ, каких на Солитэре хоть пруд пруди, а человек от науки. Впрочем, так же было ясно, что меня он особо не жаловал.
— Джилид Бенедар, сэр, — представил меня начальник эскорта, — доставлен сюда согласно
Глаза учёного на секунду задержались на офицере:
— Благодарю, капитан. Все свободны.
Капитан почти неуловимо дал знак подчиненным, и мы остались с глазу на глаз с учёным.
Он довольно долго приглядывался ко мне, заставив представить себя сидящим на предметном стеклышке микроскопа.
— Стало быть, вы — Смотритель, — наконец констатировал он. — Это, конечно, не совсем то, что требуется…
Я посмотрел ему прямо в лицо и заметил, что он лжёт.
— Для меня это большая неожиданность, сэр, — спокойно ответил я. — В особенности, если вспомнить, что вы прочитали всю имеющуюся на Патри информацию о Смотрителях, да и обо мне вас информировали весьма подробно.
Его реакцию можно было охарактеризовать, как лёгкое удивление, но настолько искреннее и неподдельное, что его мог заметить не только Смотритель. Это послужило дополнительным подтверждением тому, что он провел свою жизнь в науке, в отдалении от темных миров политики и бизнеса, где чему-чему, а умению скрывать свои мысли вмиг научат.
Но удивление быстро улетучилось, уступив место скептицизму, который, видимо, был частью его натуры.
— Ну, это угадать нетрудно, — ухмыльнулся он. — Разумеется, я должен был узнать о вас всё перед тем, как принять решение о вашем вызове.
Ещё одна ложь…
— Возможно. За исключением того, что в действительности идея послать меня сюда принадлежит не вам. Ведь я вам не по нраву, вы совсем не хотели моего присутствия и были бы несказанно рады, если бы меня каким-нибудь чудом можно было отфутболить со Сполла, и дело с концом.
Теперь его лицо сделалось каменным, а лёгкое удивление, еще секунду назад забавлявшее его, рассеялось, как дым.
— Понимаю, — процедил он сквозь сжатые зубы. — О нет, нет, продолжайте, если уж из вас так прёт. Итак, позвольте узнать, почему вы здесь, если я не желаю вас видеть?
— Потому что вам нужна моя помощь, — без обиняков заявил я. — Потому что возникла некая проблема, которая поставила ваши разработки по гремучникам в тупик, и теперь вы хватаетесь за соломинку.
Он не отрывал от меня взора.
— Вам известно, кто я?
— Нет. В последнее время мне приходилось вращаться, в основном, в деловых кругах, и…
— Я — доктор Влад Айзенштадт.
Я глотнул. Это имя было известно всем, даже тем, кто по уши увяз в бизнесе. Это был человек Возрождения Науки, в равной степени блиставший в области биологии, химии, кибернетики и нейропсихологии. Вообще-то следовало ожидать, что эту работу Патри поручит ученому его масштаба.
— Да, сэр. — Другого ответа на ум не пришло.
— Я — ученый, Бенедар, — продолжал он. Я имею дело с реальностью, с объективным миром, и не доверяю ничему, что по своей природе субъективно. А открывают мой список субъективного шарлатаны, угадывающие мысли, и все формы религии.
— Вы говорите совсем, как доктор Чи, — пробормотал я.
Ох, как же неприятно было ему услышать это сравнение!
— Вполне возможно. Кстати, именно он рекомендовал обратиться к вам.
— Ого! … Для меня это полная неожиданность, сэр.
Теперь в его чувствах ясно различалось облегчение. Облегчение, но с парадоксальным оттенком разочарования.
— Значит, на самом деле вы не можете читать мысли, — произнес он, как мне показалось, больше для себя.
— Нет, сэр. Я думал, что в досье Патри на Смотрителей достаточно ясно об этом сказано.