Пуля для адвоката
Шрифт:
В свое оправдание я заметил, что дал интервью еще десять дней назад, и мне обещали напечатать его по меньшей мере за неделю до начала разбирательства. Голанц поморщился и заявил, будто своим интервью я пытался повлиять на отбор присяжных, а теперь оно будет воздействовать собственно на суд.
Я возразил, что в статье ясно сказано, что журналисты пытались связаться и со стороной обвинения, но получили отказ. Так что, если публикация получилась однобокой, виноват не я.
Стэнтон нехотя принял мои объяснения, но предупредил об осторожности в общении с прессой. Мне стало понятно, что о планах телевизионных комментариев к каждой сессии суда можно забыть. Видимо, журналистам это не понравится,
Мы рассмотрели еще несколько вопросов. Стэнтона очень волновала продолжительность процесса. Как и любой судья, он старался скорее разгрести незаконченные дела. Долгое разбирательство грозило еще больше увеличить образовавшиеся завалы. Он спросил, сколько времени понадобится каждой стороне для реализации своих планов. Голанц ответил, что ему нужна минимум неделя. Я сказал то же самое, но решил, что, пожалуй, мне хватит гораздо меньше. Защите часто бывает довольно того времени, которое уходит на фазу обвинения.
Стэнтон нахмурился и предложил как следует обдумать график заседаний. Он сказал, что хочет закончить дело раньше, пока внимание присяжных не притупилось.
Сидя за столом, я смотрел на рассаживавшихся по местам присяжных, стараясь понять, как они настроены и на чью сторону могут склониться их симпатии. Меня по-прежнему устраивал состав коллегии, особенно номер третий, адвокат. Из остальных кое-кто находился под вопросом, но во время выходных я пришел к мысли, что лучше строить защиту с расчетом на адвоката, надеясь, что при голосовании он переманит на свою сторону остальных.
Присяжные переглядывались или смотрели на судью, занимавшего центральное место в зале. Насколько я мог заметить, никто ни разу не взглянул в сторону столиков обвинения и защиты.
Я обернулся к галерее. Зал, как и прежде, был набит журналистами, заинтересованными лицами и разнообразной публикой.
Позади столика Голанца сидела мать Мици Эллиот, прилетевшая из Нью-Йорка. Рядом с ней находились отец и два брата Йохана Рилца, прибывшие из Берлина. Я обратил внимание, что Голанц посадил скорбящую мать у самого прохода, чтобы присяжные хорошо видели ее искаженное горем лицо и нескончаемые слезы.
Защита зарезервировала пять мест в первом ряду, за моей спиной. Там сидели Лорна, Циско, Патрик и Джули Фавро: я решил нанять ее на время судебного процесса для наблюдения за присяжными. Сам я не мог следить за ними постоянно, к тому же присяжные часто ведут себя более откровенно, когда на них не смотрят адвокат и прокурор.
Пятое место я приберег для своей дочери. Надеялся, что уговорю бывшую жену дать мне возможность забрать Хейли из школы и отвезти в суд. Хейли никогда не видела, как я работаю, и мне казалось, что вступительная речь для этого подойдет как нельзя лучше. В успехе дела я не сомневался. Чувствовал себя неуязвимым и мечтал, чтобы дочь запомнила меня таким. План заключался в том, чтобы посадить ее рядом с Лорной, которая ей всегда нравилась, и показать себя во всей красе. Я даже хотел сослаться на Маргарет Мид [12] и объяснить, что небольшая экскурсия в суд только расширит кругозор дочери и пойдет ей на пользу. К сожалению, я мог выиграть любое дело, кроме этого. Бывшая жена мне отказала. В понедельник Хейли отправилась в школу, и место осталось пустым.
12
Американский антрополог и этнограф, специалист по детской психологии.
Уолтер Эллиот не пригласил никого. У него не было ни детей, ни близких родственников. Нина Альбрехт спросила, можно ли ей
Как только члены коллегии заняли свои места, Стэнтон объявил начало заседания и осведомился у присяжных, не читали ли они статью в утренней «Таймс». Все промолчали, и судья напомнил, что никто не должен читать и смотреть новости, связанные с процессом. Затем он сообщил, что заседание откроют вступительные речи защитника и обвинителя.
— Прошу не забывать, дамы и господа, — произнес Стэнтон, — что это лишь мнения, а не доказательства. Позже обе стороны приведут факты, подтверждающие сделанные ими заявления. В заключение вы должны будете решить, насколько они справились с задачей.
Судья кивнул Голанцу и предложил начать. Согласно досудебной договоренности на речь каждой из сторон отводился один час. Не знаю, как Голанц, но я не нуждался в таком количестве времени.
Заместитель прокурора, эффектный и внушительный, в черном костюме, белой рубашке и бордовом галстуке, поднялся из-за стола. На суде он выступал вместе с молодой помощницей, симпатичной девушкой Дениз Дэбни. Она сидела с ним рядом и не спускала глаз с присяжных. Вдвоем они в четыре глаза утюжили лица заседавших со всей серьезностью и строгостью людей, сознающих важность своей задачи.
Представив себя и помощницу, Голанц обратился к присяжным:
— Уважаемые дамы и господа, причины, по которым мы собрались в этом зале, — необузданная жадность и гнев. Ситуация очень проста. Ответчик, Уолтер Эллиот, — человек, высоко стоящий в нашем обществе и обладающий огромной властью и деньгами. Однако всего этого ему оказалось недостаточно. Подсудимый не хотел делиться богатством. Он не желал прощать чужие ошибки. Вместо этого он предпочел жестокость и зло. Ответчик отнял не одну жизнь, а две. Униженный и взбешенный, он взялся за оружие и убил жену, Мици Эллиот, и Йохана Рилца. Он верил, что деньги и власть спасут его от заслуженного возмездия за гнусное преступление. Но он ошибся. Во время суда обвинение с несомненной ясностью докажет, что Уолтер Эллиот совершил все вышесказанное и виновен в смерти двух людей.
Я развернулся в кресле, чтобы заслонить клиента от взглядов присяжных и заодно лучше разглядеть заместителя прокурора и публику в первом ряду. Голанц еще не успел закончить вступление, как по лицу матери Мици Эллиот потекли слезы. Я решил, что об этом следует сказать судье, когда мы станем беседовать наедине. Театральные сцены могут нанести вред защите, и судья должен пересадить мать жертвы в такое место, где она не будет мозолить глаза присяжным.
С заплаканной женщины я перевел взгляд на гостей из Германии. Меня беспокоило, как они будут смотреться в глазах присяжных. Надо было проверить их реакцию на происходящее и способность контролировать свои эмоции. Чем мрачнее и агрессивнее они станут себя вести, тем эффективнее сработает стратегия защиты, когда я возьмусь за Йохана Рилца. Вглядевшись в их лица, я решил, что у меня неплохие шансы. Оба сидели мрачные и злые.