Пуля для штрафника
Шрифт:
Именно там, утром, на выходе из Виноградного Сада, Бондарь сбил из своего пулемета «Мессершмитт», за что был представлен комбатом к ордену Красной Звезды.
— Перед переправой через Южный Буг некоторые, помнится, тоже так охали: «Все, мол, войне крышка… Глядите вон, Виноградный Сад на том берегу…» — также мрачно произнес Аникин. Он все не мог прийти в себя после только что озвученного приказа замполита. Он-то рассчитывал, что им дадут несколько дней передышки. А тут, оказывается, опять переправа, опять вгрызаться в правобережный плацдарм и держаться, теряя товарищей. Еще слишком свежа была память о переправе через
Андрей почему-то вспомнил Костю Фролова. Балагур, неунывающий весельчак и большой любитель выпивки, он прошел в командирах первого отделения их взвода от самого Днепропетровска. С Аникиным осушили они не одну кружку — и фронтовых «наркомовских», и горилки, которой потчевали их радушные хозяйки затерянных в донецких степях хуторов, и старого виноградного вина, припасенного жителями освобожденного Запорожья. До виноградного вина Костя был особо охоч.
— Ну и названьице… Виноградный Сад! — приговаривал он без остановки, когда они готовились к форсированию реки,— Нечто не попьем винца в таком селе?
И все восхищенно причмокивал губами. Как будто уже распробовал стакан перебродившего виноградного сока.
— Не говори «гоп», не переплывши… — утихомиривал его Бондарь, деловито законопачивая лодку. — Нахлебаться всегда успеется…
IV
Парни Фролова переправлялись через Буг по правую руку от отделения Аникина. Русло возле Виноградного Сада было широкое, берега крутые и заиленные, течение быстрое, неровное, сплошь в круговоротах.
Отчалили почти одновременно, но на стремнине фроловских стало быстрее остальных относить к противоположному берегу.
Костя получил ранение еще во время переправы. Фашисты были готовы к речной атаке и встретили силуэты плескавших веслами лодок шквальным огнем. Пулеметы и минометы секли и рвали поверхность воды с такой плотностью, что казалось, вода закипает. Протяжный рев, потом шлепок мины о воду и тут же «ба-бах» — сноп кипящей воды взметается вверх. Несколько лодок и плотов сварились в этом кипятке. Прямые попадания мин в долю секунды превратили дерево плотов и плоть солдат в кровавую мешанину, разбавленную речной водой. Пулеметные очереди, шныряя по ночной глади, цеплялись за какую-то из лодок и принимались кромсать борта, весла, сжимавшие их руки. Расстреливали методично, пока не оставалось в лодке никого в живых. Кто-то, уже схватив одну или две пули, в отчаянии прыгал в воду, ища там спасения. Но немецкие пулеметчики доставали их и в воде. Добивали барахтающегося, пока его труп или еще живое, но беспомощное тело не исчезало в непроглядной, зыбучей бугской мгле.
Фролов, несмотря на пробитую пулей грудь, добрался вплавь до противоположного берега. Выбравшись одним из первых на илистую глину, коченеющий от ледяной воды и потери крови, он занял оборону и тут же открыл огонь из своего ППШ по пулеметным гнездам противника. Костя сумел замкнуть на себя работу двух пулеметчиков. Его жизнь вместе с кровью по капле уходила в холодный мокрый песок, а он бил по фашистам, пока были силы нажимать на курок, пока давая товарищам, гребущим из последних жил кто веслами, кто досками, возможность преодолеть «мертвую»
V
Утром, сразу после боя, они вернулись на берег за телом Кости Фролова. Это было еще до того, как Бондарь зажег в небе «мессера» из своего пулемета. Фролов лежал чуть выше кромки воды, в какой-то неестественно перекрученной позе. Пуля от немецкого пулемета вошла в его правое плечо и, выйдя насквозь через левую лопатку, перекрутила верх туловища. Заострившееся лицо жутко глядело в серую хмарь низкого неба. Застывшие веки убитого не закрывались. После двух неудачных попыток это сделать Андрей отдернул ладонь. Она сама собой сжалась в кулак Мертвец, белый и обжигающе холодный, больше напоминал не Костю Фролова, а обряженный в телогрейку кусок льда. Казалось, растает сейчас сам собой, не оставив и следа на мокром песке.
Окоченевшие пальцы Кости намертво вцепились в автомат. Попов тщетно пытался их разжать, пока Аникин не остановил его. «Хватит… Так возьмем…» Неужто он захотел забрать ППШ с собой на тот свет? Так, с оружием, как с иконой, в мертвых руках, с распахнутыми мертвыми глазами, они его и подняли.
Снизу, под окостеневшим, негнущимся трупом, обнажилось на влажном песке бурое пятно. Это была его кровь, вытекшая из него жизнь. Вернее, уже не его. Теперь она навечно впиталась в этот кусок глинистой почвы в нескольких шагах от крайней хаты села, именуемого Виноградный Сад. Название это так веселило и будоражило убитого Костю Фролова. И его побуревшая кровь вдруг показалась Аникину нечаянно пролитым на песок домашним красным вином.
Много ребят щедро полили своей кровью землицу в том Саду, будь он проклят… А вот теперь они снова на берегу реки, и снова поставлен приказ любыми силами зацепиться за тот берег. А село и реку зовут по-другому, и легче от этого не становится. Незавертайловка… Это ж надо так назваться. Вот уж точно — лучше бы сюда не соваться и бежать отсель подобру-поздорову. Да только путь один — вперед, вплавь, на запад. В самую разинутую пасть фашистской гидре. Разинула хлебало свое во всю ширь Днестра и словно дразнит: ну-ка, сунься. Вот и комбат приказывает: сунься. И никаких вариантов. Так-то вот. Так что одна тебе дорога — в Днестр…
Это слово буравит Аникина, вертится в его усталом мозгу, преследует его как наваждение. Днестр, Днестр, Днестр… Что-то колючее, железное и жесткое слышится в нем. Стук станкового пулемета, неумолимый и гадкий, как смерть: стр… стр… тра-та-та… стрелять… стр… И дно — мертвое, непроглядное, холодное. Мокрое, как могила Кости Фролова. Днестр… Как выдох огромного водяного дракона. Блестя стальными чешуйками, он глухо ворочается там, в ночной темноте, и как бы предупреждает: не суйся, а то проглочу, не суйся, а то… стр…
VI
— Товарищ командир… товарищ командир…
Андрей даже вздрогнул от неожиданности.
Зайченко тряс его за плечо.
— Вот бисова душа… Едрить твою кочерыжку, — с досадой сплюнул Бондарь, тут же ткнув Зайченко в бок. — Что ж ты командиру роздыху не даешь? Не видишь, что ль, прикорнул малеха товарищ старшина-
Андрей и сам не заметил, как задремал.
— Я одно не пойму — к чему спешка такая? — смутившись, но не отступаясь от своего, опять завел тему Зайченко. — Еще и в разведчики произвели, ни с того ни с сего…