Пупс
Шрифт:
– …Пятьдесят пять, пятьдесят шесть…
Дождевые облака позли по небу. На крыше барака каркали вороны. Ветер шелестел листвой и гонял сор по пустынным улицам.
– …Восемьдесят восемь, восемьдесят девять… – продолжал громко считать Пупс.
Из барака ни звука не доносилось. Притаились злоумышленники, ждали. И я ждал, закидывая в рот одну семечку за другой и выплёвывая себе под ноги шелуху. Рядом, на ржавую бочку, уселась ворона. Каркнула требовательно: дай, дай! Я никогда не был жадным, кинул ей несколько семечек.
– Девяносто восемь,
Мне тогда показалось, что это самые глупые слова, учитывая обстоятельства.
Пупс открыл глаза, повернулся на месте. Из барака послышался кашель. Это было то же самое, как если бы Юрка выкрикнул: «Иди сюда, простофиля! Мы здесь!» Такое любого насторожило бы. Вот только не Пупса. Он устремился к бараку.
Я представил себе, как этот олух заходит в здание, пробирается в сумраке через всяких хлам, озирается, пытаясь обнаружить игроков… И тут – бах! Словно дикая стая на него набрасывается. Он орёт, как резаный…
Но, к моему удивлению, Пупс в барак не пошёл. Потоптался пару секунд возле дверного проёма, затем приложил ладони к стене, повернул голову, поглядел на меня.
В тот момент он походил на какого-то гоблина из страшной сказки – черты лица обострились, в глазах – лихорадочный блеск, а улыбка… Злой была улыбка, у меня от неё мурашки по коже побежали. Я глядел на этого пухлого парня и не узнавал его.
С возмущённым граем с крыши барака сорвались вороны. Воздух вокруг здания заколыхался, как бывает в сильную жару. Раздался мерзкий звук, словно по стеклу водили гигантским гвоздём, и я машинально зажал уши ладонями, позабыв о боли в ключице.
И без того старый барак начал стремительно дряхлеть. Лучше слова я и подобрать не могу. Именно – дряхлеть. По стенам расползались пятна гнили, доски в некоторых местах превращались в труху. Деревья и кустарники, растущие впритык к зданию, почернели, листва скукожилась. Часть крыши с грохотом обрушилась, одна из стен ввалилась внутрь.
Пупс встряхнул руками, будто сбрасывая с них грязь, после чего повернулся и зашагал ко мне. Он больше не улыбался.
Я был настолько шокирован, что, кажется, забыл, как дышать. Часть моего рассудка отрицала увиденное: это всё не по-настоящему! Очередной фокус! Ну, в самом деле, такого ведь быть не может!
Пупс подошёл.
– Теперь ты мне веришь?
Он выглядел очень усталым, словно «фокус» лишил его всех сил.
– Верю, – промямлил я.
Мне было страшно. Пупс пугал меня до дрожи в коленях, до тошноты. Если бы в тот момент на его лице снова появилась та злая улыбка, я, наверное, штаны бы намочил.
Заморосил дождик. Пупс приблизил своё лицо к моему лицу, выдохнул:
– Ты ведь никому не расскажешь о том, что я сделал?
Это была угроза. И у меня и мысли не возникло показывать гонор. Какой там…
– Не расскажу, обещаю, – будто со стороны услышал я свой осипший голос.
Пупс постоял несколько мгновений с задумчивым видом, а потом схватил меня за руку. И тут я
Но вот Пупс, наконец, отпустил мою руку. Бег времени прекратился. Облегчение! Словно выбрался из зоны невероятно высокого давления.
Пупс развернулся и пошёл прочь, пошатываясь от усталости. Скоро он скрылся в пелене дождя.
Миновало не менее получаса, прежде чем я пришёл в себя. Ключица больше не болела. Ни капельки. Сколько нужно времени для заживления сломанной ключицы? Месяц, два?
У меня начался мандраж. На ватных ногах я проследовал к полуразрушенному бараку. Услышал какое-то странное мычание. Осторожно вошёл внутрь…
Среди гнилых досок и трухи что-то ворочалось. Я подошёл ближе и обомлел, увидев трёх стариков. Головы седые, лица – как печёная картошка. Они были практически голые – одежда истлела. Двое стариков лежали без движения, а третий ползал и мычал. Это был Юрка. Я узнал его. Даже сквозь борозды морщин пробивалось что-то от того мальчишки, что решил поиграть с Пупсом в прятки. Он посмотрел на меня. В его водянистых глазах было безумие.
Я бросился прочь. Не помня себя, бежал сквозь дождь, поскальзывался, падал. Дома взял из копилки несколько монет, по телефонному автомату, что на углу хлебного магазина, позвонил в милицию, потом в «скорую» – сообщил, что в старом рабочем посёлке пострадали люди и что искать их нужно в полуразрушенном бараке посреди посёлка.
Больше для Юрки и его друзей я ничего не мог сделать. Вернулся домой, заперся в своей комнате и расплакался.
Несколько дней не выходил на улицу. Как-то услышал, как мать рассказывала отцу на кухне о троих пропавших ребятах с нашего двора. Всем городом их искали. До сих пор ищут.
Ночами мне снился один и тот же сон: Пупс подходит к моему пятиэтажному дому, прикладывает руки к стене, улыбается точно гоблин…
«Ты ведь никому не расскажешь о том, что я сделал?»
…и дом мой начинает дряхлеть. В окнах – искажённые мукой лица стариков.
Когда я всё же решился выйти на улицу, узнал от знакомых ребят, что Пупс уехал, и случилось это, по моим расчётам, на следующий день после игры в прятки. Ещё узнал, что в рабочий посёлок наведывались люди в военной форме. Они оцепили территорию и целых трое суток никого туда не пускали.
О несчастных стариках – ноль информации. Словно их и не было.
Двадцать пять лет прошло с тех пор, но мне всё равно иногда снится Пупс, превращающий мой дом в дряхлое строение. А ещё я с каждым годом всё чаще думаю о том времени, что он у меня украл. Месяц, два? Это было моё время, частичка жизни.