Пупсик
Шрифт:
«Женоподобным мужчиной, ты хотел сказать?»
– Э-э-э… вспомню, – пообещала Елка. – Это… Пупсик, так нам понадобятся голуби?
– Без разницы, какие птицы, – сказал я. – Хоть курицы и утки. Живые. И больше десяти. Без них лечения не будет.
– Прикольно. Это… я должна уйти!
Елка вскочила с кровати и завертела головой в поисках одежды.
***
Мне снились орды демонов, огромные слепни с хвостами скорпионов… и голая Елка. Елка протягивала ко мне руки и говорила:
– Проснись, Пупсик! Пупсик,
Я открыл глаза, сфокусировал взгляд и увидел склонившуюся надо мной Елку. Не в том виде, в каком она была в моем сне, а одетую, даже в мокром плаще.
Холодная капля упала мне на живот, заставив его покрыться гусиной кожей.
Я провел рукой по кровати, разыскивая одеяло.
– Вставай, Пупсик. Мы все приготовили.
– Что?
Веки слишком тяжелые. Я закрыл глаза, собираясь снова увидеть Елку без одежды.
– Мы привезли птиц, – сказала Елка. – Двадцать штук. Десяток куриц и десять голубей.
– Зачем?
– Чтобы лечить синюшку. Ты чо, забыл?
– Сейчас? – спросил я.
Приоткрыл один глаз. Елка по-прежнему в плаще.
– Конечно! – сказала Елка. – Чо время-то терять? Ей с каждым днем становится все хуже!
– Кому?
– Так… больной! Кому же еще?! Поднимайся, Пупсик! Нам надо ехать!
Я вздрогнул от прикосновения влажный рук. Елка принялась меня трясти.
– Ехать?
– Да! Нас ждет коляска.
Я издал тоскливый стон, сел, скрестив ноги. Переспросил:
– Что нас ждет?
Взглянул за окно. На улице все еще темно, и, судя по звукам, идет дождь.
– Я принесла тебе плащ, – сказала Елка. – Одевайся.
***
Я шагнул на мостовую и замер. Крупные капли дождя застучали по капюшону плаща, по моим плечам. Я подставил холодным струйкам ладонь, и та мгновенно стала мокрой. Посмотрел по сторонам.
Капли ударялись о булыжники мостовой, разлетаясь брызгами. Хлестали по спинам и бокам запряженных в коляску лошадей, заставляя тех фыркать. Сливались в тонкие наклонные струи, проносясь к земле и поблескивая в матово-белом свете фонарей.
Я зажмурился и вдохнул полной грудью. В воздухе почувствовал уже привычный запах конского навоза и… дождя.
«Петрикор», – подсказал Ордош.
«Что?»
«Так называли запах дождя в твоем родном мире. Ты когда-то читал об этом. «Петра» – камень, «ихор» – жидкость, которая течет в жилах богов».
«В последний раз я стоял под дождем больше ста лет назад, – сказал я. – Как много всего я успел позабыть: даже этот запах».
«Не переживай, – сказал Ордош. – Вспомнишь».
Елка дернула меня за руку. Тень капюшона скрывала верхнюю часть лица девушки: я видел лишь ее губы и подбородок.
– Пошли, Пупсик, – сказала она. – Чо ты остановился? Нас ждут!
Полы ее плаща доставали до самой земли. Девушка приподнимала их, ступая по лужам.
Я кутался в такой же плащ, но не зеленый,
Елка затолкала меня в четырехколесный драндулет с откидной крышей, стоявший позади пары лошадей. Под нашим весом тот заскрипел, зашатался. Внутри коляски, даже на сидении, скопились лужицы воды. Я смахнул воду рукой и уселся. Елка примостилась рядом. Перекрикивая шум дождя, скомандовала ссутуленной молчаливой вознице: «Едем!»
Лошади застучали копытами. Драндулет резко дернулся, прижав меня к твердой спинке сидения. Колеса запрыгали по мостовой. А я в очередной раз удивился тому факту, что в этом мире изобрели холодильник, пулемет, горячее водоснабжение, но не придумали рессоры.
Я старался не стучать зубами, разглядывал проплывавшие мимо дома с темными глазницами окон и нависающими над мостовой балконами, фонари, железные и каменные заборы. Отметил, что не вижу ни деревьев, ни клумб с цветами, ни газонов. Улица состоит лишь из камня стекла и металла; залита водой, которая мощными потоками текла к решеткам ливневых колодцев.
Возница не заставляла лошадей развивать запредельную скорость. Возможно, на улицах действовало какое-то ограничение, а может, коляска просто не выдержала бы быстрого движения. Лошади передвигались торопливым шагом. В те моменты, когда колеса коляски подпрыгивали, наскочив на очередное препятствие, я был бы благодарен лошадям, если бы они везли наш скрипящий драндулет еще медленнее.
Первые деревья стали попадаться на глаза, когда здания перестали прижиматься к мостовой. Дома теперь прятались за заборами: не ажурными декоративными заборчиками, а настоящими высокими и крепкими ограждениями. Дома изменились: в этом районе я видел только особняки, чаще двухэтажные.
«Это уже не ремесленные кварталы, – сказал Ордош. – Здесь проживают люди с высоким достатком. Но для дворцов аристократов эти домишки не дотягивают – слишком убого».
«Давненько мы не выбирались на прогулку, – сказал я. – Я опять принялся за старое: заперся на работе и в комнате, вкалываю без выходных. А ведь именно от такого образа жизни я мечтал избавиться еще в башне Северика!»
«От старых привычек так быстро не избавляются. Тебе придется приложить усилия, чтобы побороть их».
«Мне казалось, я стараюсь это сделать, – сказал я. – Но, видимо, стараюсь плохо».
«Этот мир должен радоваться, что нашим телом управляешь ты, а не я, – сказал Ордош. – Иначе ему пришлось бы столкнуться с моими привычками. А я отказываться от них не вижу необходимости».
Лошади свернули. Прошли мимо распахнутых ворот к одному из особняков, не замедлив при этом шаг, заставив коляску заскрипеть и наклониться. Я покачнулся, Елка придержала меня рукой.
– Приехали, – сказала она.