Пуритане(ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
— В таком случае, — торопливо проговорил Мортон, — гарнизон, вероятно, терпит лишения?
— Конечно, терпит, — ответила Эли, — в этом можно не сомневаться.
Неожиданная мысль озарила Мортона: «Берли сознательно меня обманул; его религия так же допускает коварство, как и оправдывает жестокость».
— Я не могу оставаться, миссис Уилсон, я должен немедленно ехать.
— Как же так? А перекусить? Погодите немножко, — захлопотала встревоженная домоправительница, — я мигом что-нибудь соберу, как делала это для вас в лучшие дни.
— Не могу, Элисон, — сказал Мортон. — Кадди, готовь коней.
— А я им только что засыпал зерна, — ответил преданный ординарец.
— Кадди! — воскликнула Эли. — Да что вы таскаете за собой этого злосчастного
— Потише, потише, — заметил Кадди. — А вам пора бы позабыть да простить, миссис Элисон. Матушка моя в Глазго, у моей тетушки, ее старшей сестры, и никогда больше не станет вам докучать, а я теперь слуга самого начальника и забочусь о нем получше, чем делали это вы сами; видали ли вы его когда-нибудь в таком красивом наряде?
— Что правда, то правда, — сказала домоправительница, разглядывая с видимым удовольствием своего молодого хозяина и находя, что его новый костюм ему очень к лицу, — у вас, пока вы жили в Милнвуде, не было этого расшитого галстука. Я его никогда не видала.
— Еще бы, миссис, — заявил Кадди, — когда я добыл его собственною рукой; он из вещей лорда Эвендела.
— Лорда Эвендела, — повторила старуха, — это его, кажется, виги собираются завтра утром повесить.
— Виги собираются повесить лорда Эвендела? — переспросил пораженный Мортон.
— Да, собираются, — подтвердила домоправительница. — Вчера ночью он сделал вылазку, или салиду, как это зовется на их языке (мою мать звали Салли; не возьму в толк, к чему давать христианские имена таким нехристианским делам). И, когда он вышел из Тиллитудлема, чтобы раздобыть немного еды, его людей прогнали назад, а самого захватили, и начальник вигов Белфур поставил для него виселицу и поклялся (или торжественно объявил, потому что они не клянутся), что, если гарнизон замка не сдастся к завтрашнему рассвету, они вздернут молодого лорда, беднягу, на такую же высоту, на какой некогда был повешен Аман. Да, тяжелые теперь времена! Но тут ничего не поделаешь; а потому садитесь-ка да покушайте хлеба с сыром, пока не будет готово что-нибудь получше. Да я бы вам, голубчик, и никогда не стала про это рассказывать, если бы знала, что отобью у вас охоту к обеду.
— Сейчас же седлать коней, Кадди, все равно, сыты они или нет. Нам нельзя отдыхать, пока мы не доберемся до замка.
И, несмотря на уговоры Эли, они тотчас тронулись в путь.
Мортон решил заехать к мистеру Паундтексту и убедить его отправиться вместе с ним в лагерь Берли. Почтенный священник в соответствии со своими миролюбивыми склонностями успел уже устроиться по-домашнему. Он сидел за столом, углубившись в старинный богословский трактат; во рту у него была трубка, а перед ним — кружка эля, чтобы лучше переваривать содержание книги. С большой неохотой оторвался он от милых его сердцу утех (которые он называл своими занятиями), чтобы снова пуститься в дорогу на тряской лошадке. Все же, узнав, в чем дело, и тяжко вздохнув, он распрощался с надеждой провести вечер в своей тихой, уютной гостиной. Он полностью согласился с Мортоном, что если Берли, казнив лорда Эвендела, хочет углубить разрыв между пресвитерианами и правительством и сделать соглашение между ними окончательно невозможным, то умеренная партия никоим образом не может допустить это злодейство. Мы воздадим ему только должное, если добавим, что он, как и большинство его единоверцев, был противником ненужного кровопролития. К тому же он с полным сочувствием отнесся к мысли Мортона, что лорд Эвендел может стать посредником в переговорах о мире на справедливых и взаимовыгодных условиях. Договорившись обо всем этом, они поторопились выехать в лагерь и около одиннадцати часов вечера прибыли в небольшую деревушку близ Тиллитудлема, которую Берли избрал местопребыванием своей штаб-квартиры.
Их окликнул часовой, меланхолично расхаживающий взад и вперед перед въездом в деревню; спросив их имена и занимаемые в повстанческом войске должности, он молча пропустил их в деревню. Перед одним из домов они заметили
Note26
«Босуэлская битва») дает подробное описание этого сооружения. (Прим. автора.)
— Что привело вас сюда? — спросил торопливо Берли. — Дурные вести из армии?
— Нет, — ответил Мортон, — но, сколько мы знаем, здесь готовятся кое-какие события, от которых в очень большой мере зависит благополучие армии; вы захватили в плен лорда Эвендела?
— Господь, — сказал Берли, — отдал его в наши руки.
— И вы хотите воспользоваться успехом, дарованным вам небесами, чтобы, подвергнув пленника незаслуженной казни, очернить наше дело перед всем миром?
— Если Тиллитудлем на рассвете не сдастся, — ответил Берли, — лорд Эвендел умрет той самою смертью, которой его начальник и покровитель предал столько Божьих страдальцев. И пусть со мной случится то же и даже худшее, если я не выполню этого.
— Мы взялись за оружие, — ответил Мортон, — чтобы положить конец этим жестокостям, а не для того, чтобы подражать нашим гонителям и карать невинных людей за чужие преступления. Какими законами сможете вы оправдать это зверство?
— Если ты в этом несведущ, — ответил Берли, — то твой товарищ и спутник хорошо знает закон, предавший жителей Иерихона мечу Иисуса, сына Навинова.
— Однако, — ответил священник, — мы живем, руководствуясь высшим законом, и этот закон велит добром воздавать за зло и молиться за тех, кто притесняет и преследует нас.
— Значит ли это, что ты со своими сединами вступаешь в союз с его зеленой юностью, чтобы перечить мне в этом?
— Мы двое из тех, — возразил Паундтекст, — которым вместе с тобой вручена власть над этою ратью, и мы не допустим, чтобы хоть один волос упал с головы пленного. Кто знает, не назначено ли ему Господом способствовать прекращению злосчастных раздоров в нашем Израиле.
— Я это предвидел, — ответил Берли, — еще тогда, когда такого, как ты, избрали в совет старейшин.
— Такого, как я? — повторил Паундтекст. — Кто же я, что вы позволяете себе отзываться обо мне с подобным презрением? Не охранял ли я от волков на протяжении тридцати лет доверенных мне овец? И даже тогда, когда ты, Джон Белфур, сражался на стороне необрезанных и сам был филистимлянином с надменным челом и залитыми кровью руками! Кто же я, по-твоему, говори!
— Раз ты этого хочешь, я тебе скажу, кто ты, — ответил на это Берли. — Ты один из тех, кто последовал за словом Божиим ради рыб и хлебов, один из тех, кто любит дом свой больше, чем церковь Господню, кто готов скорее брать мзду из рук прелатистов или язычников, чем разделить судьбу с теми благородными душами, которые отреклись от всего ради священного ковенанта.
— И я также тебе скажу, Джон Белфур, — воскликнул в порыве справедливого негодования Паундтекст, — я также скажу, кто ты. Ты один из тех, чьи кровожадность и бессердечие ложатся пятном на церковь этого несчастного королевства; злодейства и насилия могут отвратить от нас провидение и сделать безуспешными наши возвышенные усилия вернуть себе религиозную и гражданскую свободу.