Пушка 'Братство'
Шрифт:
Мари Родюк с опасностью для жизни отправилась опустошать близлежащие садики под носом y версальских аванпостов. Вдруг взбрело в голову... Вернулась она с корзинками красных гвоздик. Переходя от одной женщины к другой, она расцвечивает их корсажи и кофты.
Чудом уцелевшие Мстители Флуранса с шумом вваливаются в кабачок.
– - Прощай, вещевые мешки!
– - бросает Матирас.-- Воюем, братцы, на дому!
– - A домой вернуться неплохо,-- вздыхает Шиньон.
– - Нигде не помрешь так славно, как дома!
– - добавляет Нищебрат.
На голове y
Вот и весь наличный состав Мстителей.
– - A Чесноков?
– - спрашивает Людмила.
Они отвечают взглядом. Она уходит.
Нищебрат спрашивает, ни к кому не обращаясь, вернулся ли Леон. Нет. Теперь граждане, которые исчезают, больше не возвращаются.
Te, y кого еще хватает сил, становятся в очередь к колонке -- помыться. Затем идут к себе -- переодеться. Сбрасываютшинели, куртки, кепи и возвращаются в блузах и рабочих брюках. Они дома, им хочется чувствовать себя непринужденно. Биться они будут уже как пролетарии.
Сидони, жена Нищебрата, с изумлением разглядывает мужа, увенчанного высоким пурпурно-звездным тюрбаном. У нее вырывается крик:
– - Какой же ты красивый!
Она бросается к нему на шею, целует в губы при всем народе, только сейчас ею овладела страсть, страсть к человеку, с которым она прожила годы. Нищебрат не сразу приходит в себя, потом восклицает: *Да здравствует Коммуна!" И возвращает Сидони поцелуй.
Каких только людей мы не видели в эти дни в Дозорном, замечательных людей: министров, делегатов, полковников, журналистов.
Наш тупик стал Парижем.
Полковник Бено, из бригады Бержере, тот самый, что отличился в Лувре, по-соседски приветствовал нас -- он командует на улице Ребваль баррикадой, которая прикрывает наших.
Жюль Валлес рассказывает, что он был свидетелем расстрела какого-то буржуа во дворе нашей мэрии:
– - Он выбрал себе место поудобнее, спиной к стене. Место, где ему умирать. "Hy как, здесь, что ли?"-- "Да".-- "Пли!" Он упал... еще шевелился. Выстрел из пистолета в yxo. На этот раз недвижим.
Этот Валлес, редактор "Кри дю Пепль",-- славный человек, и матушка Пунь разогревает специально для него кровяную колбасу с яблочным пюре, он это обожает! Ho и сейчас он не перестает предаваться сомнениям и угрызениям... Осточертел нам этот Валлес!
Конец всем этим эффектным и спесивым позам, размахиванию флагом, хотя, с другой стороны, без позы тоже не обойдешься да и красный цвет именно сейчас играет как никогда!
Внимание присутствующих все больше приковывает Предок, разъясняющий слушателям:
– - Что бы ни болтал сейчас этот карла Тьер, в счет не идет. Сам он, конечно, прекрасно знает, чего хочет, но говорит как раз обратное. Он нарочно затягивает кровопролитие, нарочно убивает раненых и пленных. Так для него меньше риска, я имею в виду братание. Он ведь не слишком уверен в своих войсках, брошенных им на Париж; 18 марта --
Были здесь и федераты 119-го полка, которые сражались на Монпарнасском кладбище -- давным-давно, пять дней назад, во вторник,-- и которые прошли, так и не переставая сражаться, через всю столицу, от баррикады к баррикаде.
– - На улице Шан-д'Азиль мы контратаковали, в штыки пошли, и версальцы потерпели поражение. Ихний унтер-офицер свалился на бегу. Подскочил один из наших, замахнулся, вот-вот пригвоздит версальца к земле и тут узнает своего родного брата. Как он стоял -- со вскинутым штыком, так и застыл. B общем, он бросил оружие и заплакал. A считал себя покрепче брата! Гражданин Аллеман велел им обоим выйти из боя и разойтись по домам.
Временами все замолкали, так оглушал нас свист снарядов, стрельба, невообразимый шум. Федераты, задыхающиеся, в крови, под неутихавшим дождем, кричали нам на ходу:
– - Улица Прадье -- вся баррикада к чертям!
– - Улице Ребваль требуется подмога!
– - На улице Пре паника!
Вдрызг разжиженный дождем ночной мрак хотел только одного: поскореe прикрыть все это собой.
BOCKPEСЕНЬЕ, 28 МАЯ 1871 ГОДА
Троицын день, воскресенье.
От Коммуны остался только клочок, не больше носового платка -- в пятнах, скомканного, рваного, липкого, окровавленного.
Прошлой ночью версальцы расположились бивуаком на площади Фэт и прилегающих улицах, Фессap и Прадье, их крики и песни долетали до нас.
Часть XI округа еще держалась в районе Фонтен-o-Pya. Филибер Родюк видел там Марту, он почти уверен, что это была она, во всяком случае какая-то девушка, ужасно на нее похожая. Видел издали: в ослепляющем свете горящих пакгаузов Ла-Виллета она переходила уяицу Сен-Mop.
Вся версальская артиллерия бьет no Бельвилю.
Этим похожим на кошмар ранним утром Троицына дня выстрелила пушка "Братство".
Тем временем пал Пэр-Лашез. Только много позже я узнал о его конце. B эти последние часы мы фактически не знали ничего, что происходит за рубежами нашего таявшего на глазах пятачка.
B "Монд иллюстре" некий Шарль Монселе вздыхал по этому поводу с циничным облегчением:
"Бойня теперь уже далеко, пожар оттеснили в предместья. Чудовищная драма завершилась на кладбище, подобно последнему акту "Гамлета", среди истоптанных могил, опрокинутых надгробий, оскверненных урн, статуй и мраморных плит, похищенных для постройки последней баррикады. Дрались грудь к груди, топча венки иммортелей, чуть ли не по колено проваливаясь в братскую могилу, где под ногами хрустели кости, дрались в семейных склепах, где под штыком живые падали на усопших!"