Пушка Ньютона
Шрифт:
– Мы… – Людовику показалось, что голос Фацио дрогнул, – рассорились. Сэр Исаак – тяжелый человек, он склонен обижать своих друзей.
– Обижать?
– Да, сир. Он может быть непреклонно жестким, даже жестоким. И если его расположение к вам меняется, то это навсегда.
– Надо полагать, что Ньютон выгнал вас.
– Но не за бездарность, ваше величество. По его письмам видно, как он восхищался моими математическими способностями.
– Не позволяйте себе, месье де Дюйе, думать за меня.
– Простите,
– Ваша ссора была настолько серьезна, что вы чувствуете себя вправе предать его? В противном случае вас бы здесь не было, и вы бы не предлагали направить свое магическое оружие против бывшего учителя и друга.
Когда Фацио снова заговорил, на его лбу отчетливо проступили капельки пота:
– Ваше величество, вы, безусловно, правы. Меня не особенно интересует, победим мы Англию или нет. Я хочу победить сэра Исаака Ньютона. Оружие, о котором я собираюсь рассказать, способно достичь и вашей, и моей цели. Одержав верх над Англией, я тем самым смогу доказать Ньютону, что он был не прав, отвергнув меня.
– Расскажите мне о своем оружии, – приказал Людовик.
Фацио откашлялся и дрожащими пальцами развернул скрученный в трубочку лист бумаги.
– Принцип действия довольно-таки простой, но математические расчеты еще нуждаются в доработке, – начал он. – Потребуется создание ряда подобий. Как, вероятно, известно вашему величеству, для доказательства потребовалось осуществить некоторые…
Людовик склонился над бумагой и нахмурился.
– Королю не нужны такие подробности, – чуть слышно пробормотал он. – Короля не интересует, как эта идея пришла вам в голову. Королю интересно, как ее можно использовать.
– А… ну… – де Дюйе на секунду замолчал, после чего тихо продолжил: – Можно уничтожить Лондон или любой другой город, какой вы только пожелаете.
Людовик уставился на него, лишившись дара речи.
– Что значит «уничтожить»? – наконец выговорил он.
– Это значит – стереть с лица земли, как будто города никогда и не существовало.
Стараясь сохранить на лице маску абсолютной непроницаемости, . Людовик долго и пристально рассматривал де Дюйе.
– Каким образом? – тихо спросил он.
Фацио объяснил, и глаза короля округлились. Людовик отошел к окну. С четверть часа он молча смотрел в сад, прежде чем повернулся к человеку, который стоял у него за спиной и крутил в руках свернутый в трубку чертеж.
– Господин де Дюйе, вы – ученый человек. Может быть, вы мне объясните, почему в моем саду такие вытянутые тени, хотя солнце еще в зените?
– Зима, сир, – ответил Фацио. – Земля накренилась таким образом, что Солнце оказалось на южной стороне. Летом теней почти совсем не будет видно.
– Будем надеяться, месье де Дюйе, что Всевышний дарует нам еще одно лето, я так не люблю эти длинные тени. Я даю вам разрешение
Фацио старался скрыть безудержную радость, охватившую его, но не мог.
– Благословляю вас, идите, – произнес Людовик. Фацио направился к выходу. По его походке было видно, что он готов пуститься в пляс.
2. Ученик печатника
– Ты уверен, что на это было дано разрешение? – спросил Джон Коллинз, подозрительно щуря свои голубые глаза.
Бенджамин Франклин поправил поношенную треуголку и покосился на шедшего рядом приятеля.
– Разрешение? Кто может дать человеку разрешение использовать полученные им от Бога таланты и поступать так, как он хочет? Не робей, мы никому ничего плохого не сделаем, а нам от этого дела только польза выйдет. А если мы процветаем, то и государство процветает! Вот и получается, что мы затеваем патриотическое дело.
Джон фыркнул:
– Я уже слышал эту песню! Сколько нам тогда было? Десять? Помнишь, как ты убедил меня и остальных ребят совершить «полезный» поступок, и мы соорудили причал у мельничного пруда, чтобы удобнее было ловить мелкую рыбешку? И не важно, что мы стащили камни, приготовленные для строительства дома. Ты убеждал нас, что мы совершаем дело, полезное для общества, и в воровстве камней нет ничего предосудительного. Бен пожал плечами:
– Я признаю, что мои убеждения были ошибочны, но цель – благородная, хотя средства для ее достижения вызывают некоторые сомнения.
– А вот у моего отца не было сомнений, когда он потчевал меня розгами, после того как на нас пожаловались рабочие.
– Джон, Джон, – вздохнул Бен, похлопав приятеля по плечу, – теперь я на четыре года мудрее и уяснил для себя, что значит частная собственность. На этот раз я договорился с подмастерьем.
– Но ты же сам знаешь, что подмастерье не решает такие вопросы. Что стоит для нас его слово?
– Его слово для меня на вес золота, поскольку он предлагает то, что мне очень нужно. – Бен начинал злиться.
– Ответ рассудительного человека, – не уступал Джон. – Рассудительный всегда найдет слова для оправдания любых своих действий.
Бен поджал губы, недовольство его росло. В Бостоне немногие – будь то мужчина или женщина, старик или юнец – могли превзойти его в рассуждениях, но лучший друг был одним из тех немногих, кому это удавалось.
Два подростка шли по пустырю, который разделял Квин-стрит – где находилась печатня старшего брата Бена – и Скул-стрит. Был солнечный февральский день. Они шли по тропинке, протоптанной другими детьми, слишком нетерпеливыми, чтобы идти обходным путем по улицам.