Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы

Вульф Алексей Николаевич

Наступила масленица с обычными блинами и катаниями; не было надежды провести ее также весело, как святки; один Ермолаев сделал вечер, но, к несчастью, кроме нашего семейства Вульфов, никого не пригласил, почему и не было так весело, как в последний его бал в Новый год. — Самый приятный человек из общества был для меня полковник Кусовников. Еще на первом вечере у Торнау на Рождество был он со мною так предупредительно вежлив и любезен, что, несмотря на малое наше знакомство, привязал меня много к себе. — Имея очень хорошее состояние, служил он в Лейб-гв., был адъютантом у принца Виртенбергского (Шишки). Жизнь в лучшем кругу дала ему приятное обращение, получившее особенную приятность от добродушия, которое видно было в каждом его движении. Блестящего ума не имея, вознаграждал он за него приятными искусствами: он мастерски рисовал и прекрасно играл на скрипке. Наружность его была отпечаток души; я не встречал мужчины, лучше его сотворенного, особенно ноги его хороши. Его благорасположение ко мне должно, кажется, приписать тому, что он немного волочился за сестрою. Во время пребывания Пушкина в Старице мы еще чаще видались, ибо Пушкин знал Кусовникова еще будучи в лицее. Здесь у Ермолаева мы были неразлучны, и я должен был обещаться ему, возвратясь в деревню, приехать к нему в Элскдр., расположенный километрах в 20 от Малинников.

Чрезвычайно

трудно согласить мнение брата и любовника о поведении девушки: первый желает, чтобы и подозрение одно не могло коснуться сестры, другой требует, по крайней мере, отличия от других, предпочтения, которое он нашел бы весьма неприличным, если его сестра оказывала бы другому. Мне очень неприятно было видеть, как сестра Анна, несмотря на то, что я невзыскателен, слишком явно хотела ему понравиться, тем более что я предвидел, как после и случилось, безуспешность ее стараний. Жениться и волочиться — две вещи, которые еще очень далеки одна от другой. Прожив масленицу в Старице, поехал я оттуда в Тверь проститься с Евпраксией. Здоровье ее нашел я немного поправившимся. Приветливым и милым своим обращением успела она так привязать к себе семейство Кафтыревых, состоящее из двух девушек и холостого брата лет 50, милого и почтенного во всех отношениях, что они упросили мать оставить Евпраксию у них, чтобы окончить свое лечение. Судя по разным приметам, и ее молодое воображение вскружено неотразимым Мефистофелем [Пушкиным]. Пробыв с нею один день, возвратился я в Старицу, а оттуда разъехались мы все по деревням. В Малин. я проводил дни утром на охоте, если погода позволяла, или стреляя из пистолетов (приготовления к войне!!), а вечером с сестрами дома или у одного из дядюшек. Все они съезжались раза два в неделю проводить время или в рассказах о своем хозяйстве, которым ни один порядочно не занимается, или в неразорительной игре в вист. Мало занимаясь тем, что делается за границею их имений, проводят они дни в спокойной бездеятельности. Не получив в молодости порядочного воспитания и, проживши почти всегда в деревне, они очень отстали своим образом мнений от настоящего поколения, почему каждый и имеет свой запас устарелых предрассудков, которые только умеряются всем им общим добродушием. Исключение из них делает Павел Иванович Понафидин, муж тетки Анны Ивановны, воспитанный в Морском корпусе, служивший долго во флоте, где его братья заслужили себе имена известных офицеров. Со своим здравым рассудком приобрел он познания, которые в соединении с его благородным, в полном смысле слова, и добрым нравом, делают его прекраснейшим человеком и, по этим же причинам, счастливым супругом и отцом. Другая моя тетка Наталья Ивановна Вельяшева, хотя и столь же счастлива в супружестве своем, ибо после 20 лет замужества также страстно любит своего мужа, как в первый, имеет четверых детей, из которых не знает, которому отдать преимущество, но у нее очень расстроено имение и без того незначительное. Не будучи слишком строгим к недостаткам каждого, можно сказать, что вообще они добрые люди и родственники. Один только старший из моих дядей, Петр Иванович, весьма тяжелого нрава.

Воспитывавшись с моим отцом (которого он одного признавал за брата) у Михаила Никитича Муравьева, наставника Александра Павловича, и служив после при дворе кавалером у нынешнего императора, он возымел такое высокое мнение о себе, что, живучи в деревне в нескольких верстах от всей своей родни, он никуда не ездит и не любит, что дети его часто бывают у своих. — Во время моего пребывания в Твери я всегда бывал у него для детей его: сестры Машеньки и брата Ивана, который был очень хорош со мною до последней его ревности к Катиньке Вельяшевой. Теперь я уже не бесил его моим волокитством, как в первый мой приезд. Надеюсь, что со временем он помирится со мною. Чтобы однажды навсегда окончить этот предмет, скажу я еще несколько слов об остальных моих тверских дядюшках. Старший, Павел Иванович, такой флегматик, каких я редко встречал. Оставив еще в молодости военную службу, сделав кампанию 12 года в Тверском ополчении, возвратился он с девкой из Гамбурга, на которой через несколько лет и женился. Фридерика, сделавшись хозяйкою, завела в доме немецкий порядок, который делает приятное впечатление на всякого приезжающего к ним. Не имея детей, живут они без лишней роскоши, по своему состоянию, спокойно. Иван же Иванович совершенно другого рода человек: женившись очень рано на богатой и хорошенькой девушке, за несколько лет жизни в Петербурге расстроил свое имение. Поселившись в деревне, оставил он жену и завел из крепостных девок гарем, в котором и прижил с дюжину детей, оставив попечение о законных своей жене. Такая жизнь сделала его совершенно чувственным, ни к чему другому неспособным.

24 ноября.Сегодня Екатеринин день: именины двух моих двоюродных сестричек. Одна теперь в Саратове — в пределах дальних! — забыла меня. Другая в Твери, вероятно, с моими сестрами прыгает французскую кадриль, и тут меня не понимают, по крайней мере, она. — В Петербурге прошлого года я был у Симанской и у Бегичевых, где две Катерины. Здесь еще менее остался я, верно, в памяти. Александра Ивановна хоть и спрашивает часто (сестра пишет) обо мне, но это одна вежливость или больше хорошая память всех людей, самых даже незначительных, которых она встречала в жизни. Я могу решительно сказать, что зная ее целый год и видав иногда очень часто, — во время бытия матери в Петербурге, — я не видал ничего с ее стороны, кроме холодной вежливости; я не слышал ни одного приветливого слова, ни такого, которое бы показало, что она малейшего удостаивает меня внимания. — Несмотря на обидную такую недоступность, я ее люблю и очень желал бы ей понравиться. — Она, может быть, кажется прекрасной женою. — Довольно странно: с ее прекрасными качествами и состоянием она по сию пору не замужем. — Но вот куда мечта заносит из Сарыкиой из середы чумы!!

В Дерпте этот день я обыкновенно тоже приятно проводил. В Лифляндии обычай накануне Екатеринина дня (также как и на Мартына Л.) маскироваться: с вечером начинают толпиться по улицам маски, их принимают с удовольствием во все дома, угощают и, где находят молодых девушек, танцуют. Вольность, которой пользуются маски, придает много цены этим удовольствиям. Я помню не один такой вечер, который много принес мне удовольствия, особенно приготовлениями к маскараду.

Говоря о маскарадах, я вспомнил, когда, приехав в Петербург, я встретил 28 год на таком у Лихардова. Это было первое общество блистательное, в которое я взошел в Петербурге. Я выбрал себе турецкий костюм очень к лицу и, кстати, по обстоятельствам. Все лица, там бывшие (исключая сестер), мне не более были известны, как и жители Стамбула; следственно, я очень естественно мог представлять азиатца, все сие в первый раз видящего. Мне отдали справедливость, признав меня в этом костюме одною

из лучших масок. И точно: наклеенная борода очень красила меня (я не надел маски, потому что еще в Петербурге меня никто не знал). — Однако я недолго остался на бале: дождавшись наступления нового года, я тотчас уехал. Мне наскучило смотреть на французские кадрили, в которых не было ни одного для меня занимательного лица. — Жаль, что я приехал в Петербург один и без способов вступить в большой свет, как говорят. Я не имел возможности сам пробить себе дорогу, потому что не имел столько денег. Вот и остался я около Фонтанки, куда меня судьба выкинула с почтовой телеги, в малом кругу родных и знакомых. Если бы не дом Дельвига, то жизнь моя в Петербурге была самая бесполезная и скучная. Бывая у него всякий день, я по крайней мере был в кругу литераторов — едва ли не лучшем во всем Петербурге — и оттого познакомился почти со всеми тогда жившими в Петербурге. Такое общество людей образованных, хотя и не самое блистательное, во всех почти отношениях предпочтительнее высокого круга знакомых, где, кроме городских новостей и карт, ничего не слышишь. — Об этом обществе, в котором он жил, мне дала понятие связь с Пушкиным. Вероятно, будь я счастливее в Петербурге, получив выгодное место в статской службе, я не захотел бы сюда. В департаменте податей и сборов нечего было мне ожидать, жить стоило слишком дорого, — что же оставалось мне делать, как не испытать здесь моего счастья, — здесь в мазанке, с полдесятком гусар, делающих теперь (ночью) воздух нестерпимым!!! О, своенравный рок!!

25 ноября…Еще я прослужил лишний месяц юнкером. Наступил 11-й месяц моей службы, а я и не предвижу моего производства; это мне еще неприятнее ради домашних. Так-то исполняются в России законы, и так мои надежды! Это будет, однако, весьма занимательно, если еще несколько месяцев я не дождусь представления и возвращусь в Россию юнкером. Тогда я в праве буду сказать, что несчастливо служу. — Все это меня не заботило бы, если бы я скорее получил деньги.

26 ноября…Вчера вечером ходил я к Воейкову играть в шахматы; я чрезвычайно рад, что нашел здесь эту игру, — она здесь становится вдвое занимательнее обыкновенного. Я намерен часто ею пользоваться.

28…Я теперь часто читаю Священное Писание; я начал с деяний Апостолов. Они кажутся мне весьма неполными, и трудно из них понять постепенный ход распространения христианской веры; к тому же они говорят почти только про одного апостола Павла. Теперь я за его посланиями. — Теперь я опять буду заготовлять письма домой.

29. Вчера я начал писать, но написал только одну страницу к матери. — На охоту вот уже другой день тоже, что я не хожу: постоянный холод мешает, нет пороши. Сейчас мне, не знаю, как пришло на ум сожалеть, что я прошлого года лучше не воспользовался кокетством Map. П. Надо сознаться, что я был с ней чрезвычайно неловок и глуп. Как не иметь женщину, которая выходила со мной одна в кабинет мужа, оставляя гостей, чтобы сидеть со мной, пока я с кофеем курю трубку! — И я всегда бываю таким олухом; в Старице Машенька Борисова и Наташа Казнакова также прошли у меня между пальцев. — Дай бог, мне быть впредь умнее, а то « дурно, дурно, брат Александр Андреевич», — как говорил Пушкин. — Как жаль, что Грибоедов так несчастливо окончил свое только что открывшееся поприще гражданской службы. Как литератор, он останется всегда в числе отличнейших талантов нынешнего времени. Его «Горе от Ума» всегда будет иметь цену верной и живой картины нравов своего времени. — Вот подробности и причины возмущения надорванного в Тегеране жертвою, которою он сделался вместе со всей свитой нашего посольства. — Для решения какого-то процесса приведены были несколько женщин персидских в дом нашей миссии и должны были там остаться под стражей. Грибоедова человек, вероятно Ловлас, из петербургских камердинеров, пожелал воспользоваться этим случаем. Несогласие азиаток привело его к насилию. Народ, возбуждаемый каким-то недовольным Эмиром за то, что их жены будут ……… [замененное на другое по смыслу слово в издании «Дневников» 1929 г., в оригинале, очевидно, нецензурное] русскими, услыхав их крики о помощи, бросился в дом, несмотря на сопротивление нашей почетной стражи, и прежде, нежели подоспели войска шаха, перерезал всех, кого бы там ни встретил. Из всех чиновников посольства нашего спасся один только Манзи, уехавший в тот день из города на охоту. Так сделался человек, одаренный отличным умом и способностями, жертвой той беспорядочной жизни, которую он прежде вел. У другого господина верно слуга не осмелился бы сделать подобного своевольства. Хорошо, что Шепелев не поехал с ним, а то быть бы и ему теперь без головы. Что мой милый собрат на поле наук теперь делает и где он?

3 декабря.Сегодня месяц, как мы сюда пришли; должно признаться, что он скоро прошел, как вообще проходит время без занятия и в однообразной жизни. — Слава богу, чума, кажется, прекращается (чтобы не сглазить). Я читаю теперь «de l’origine de tous les Cultes, p. Depuis». — Он хочет доказать, что Христова вера, так как и все другие веры, не что иное, как почитание природы или всего мира (бога), и что Христос есть миф о солнце.

Я не прочитал всего еще, а слог его очень хорош, и покуда его мнение кажется мне справедливым, исключая о Христовой вере.

4 декабря.Дельво говорил, что полковник снова меня представляет и прочит в полковые адъютанты. — Он получил тоже известие, что за 31 августа награжден Георгием IV степени; Александр Муравьев получил 3 степени за ложь, что будто бы собственноручно отнял полковое знамя, тогда когда он его взял у гусара нашего полка. Не увидев собственными глазами, не поверишь, как эти награждения даются и заслуживаются. Смело можно сказать, что из 10 вряд ли один заслужен; награждаются обыкновенно более всех адъютанты и вообще люди, находящиеся при штабах. До фронтовых же офицеров доходит весьма мало награждений, которые и здесь пристрастно раздаются.

5 декабря.Нам непременно нужен хороший кавалерийский генерал, потому что государь сам нами не занимается.

7 декабря…Сколько вчерашний день разлилось наград в нашем стольном граде Петра — до нас они не дойдут, но мы их и не ожидаем; хотя бы получить должное, а главное мне, чтобы прислали скорее деньги…

8 декабря…Кусовников мне сказал правду про Г. Плаутина. Мать пишет, что он получил Тираспольский конный Егерский полк, и что тем разрушилась ее надежда на замужество сестры. — Хотя он и волочился за ней, но я не надеялся на него. Сестра не умеет себя вести и вряд ли когда-либо таким образом найдет порядочного мужа. — Мать говорит, что она теперь только желает меня знать офицером и не надеется скоро увидеть меня; кажется, не быв в Турции, как я, честолюбивые мечты ее, видеть меня однажды полковником или статским советником, не оставили…