Пушкин и Натали. Покоя сердце просит…

Ободовская Ирина Михайловна

Цявловский написал по этому поводу статью, напечатанную в «Звеньях» лишь после его смерти в 1951 году. В ней было почти все, что Труайя привел нового, относящегося к биографии Пушкина, и в первую очередь два указанных письма Дантеса. Приведем эти письма в переводе на русский язык Цявловский.

«Петербург, 20 января 1836 г.

Дорогой друг мой, я действительно виноват, что не ответил сразу на два добрых и забавных письма, которые ты мне написал, но видишь ли, ночью танцуешь, утром в манеже, днем спишь, вот моя жизнь последних двух недель, и предстоит еще столько же, но что хуже всего, это то, что я безумно влюблен! Да, безумно, так как я не знаю как быть; я тебе ее не назову, потому что письмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге и ты будешь знать ее имя.

Но всего ужаснее в моем положении то, что она тоже любит меня и мы не можем видеться до сих пор, так как муж бешено ревнив: поверяю тебе это, дорогой мой, как лучшему другу и потому, что я знаю,

что ты примешь участие в моей печали, но ради бога ни слова никому, никаких попыток разузнавать, за кем я ухаживаю, ты ее погубишь, не желая того, а я буду безутешен. Потому что, видишь ли, я бы сделал все на свете для нее, только чтобы ей доставить удовольствие, потому что жизнь, которую я веду последнее время, – это пытка ежеминутная. Любить друг друга и иметь возможность сказать об этом между двумя ритурнелями кадрили – это ужасно: я, может быть, напрасно поверяю тебе все это, и ты сочтешь это за глупости; но такая тоска в душе, сердце так переполнено, что мне необходимо излиться хоть немного. Я уверен, что ты простишь мне это безрассудство, я согласен, что это так; но я не способен рассуждать, хотя мне это было бы очень нужно, потому что эта любовь отравляет мне существование; но будь покоен, я осторожен и я был осторожен до такой степени, что до сих пор тайна принадлежит только ей и мне (она носит то же имя, как та дама, которая писала тебе обо мне, что она была в отчаянии, потому что чума и голод разорили ее деревни); ты должен теперь понять, что можно потерять рассудок от подобного существа, особенно когда она тебя любит!..Вот почему у меня скверный вид, потому что, помимо этого, никогда в жизни я себя лучше не чувствовал физически, чем теперь, но у меня так возбуждена голова, что я не имею минуты покоя ни ночью, ни днем; это-то мне и придает больной и грустный вид, а не здоровье… До свиданья, дорогой мой, будь снисходителен к моей новой страсти, потому что тебя я также люблю от всего сердца».

Жорж Шарль Дантес. После усыновления носил фамилию Геккерн, в российских документах – Георг Карл де Геккерен – французский монархист, офицер-кавалергард. В 1830-е годы жил в России. Впоследствии занимался политикой, был сенатором Франции. Известен, прежде всего, как человек, смертельно ранивший на дуэли А. С. Пушкина

«Петербург, 14 февраля 1836 г.

Дорогой друг, вот и масленица прошла, а с ней и часть моих мучений; в самом деле, кажется я стал немного спокойнее с тех пор, как не вижу ее каждый день; и потом всякий не может больше брать ее за руку, за талию, танцевать и говорить с нею, как это делаю я, и спокойнее, чем я, потому что у них совесть чище. Глупо, но оказывается, чему бы я никогда не поверил, что это ревность приводила меня в такое раздраженное состояние и делала меня таким несчастным. И потом, когда я ее видел в последний раз, у нас было объяснение. Оно было ужасно, но облегчило меня. Эта женщина, у которой обычно предполагают мало ума, не знаю дает ли его любовь, но невозможно внести больше такта, прелести и ума, чем она вложила в этот разговор; а его было очень трудно поддерживать, потому что речь шла об отказе человеку, любимому и обожающему, нарушить ради него свой долг; она описала мне свое положение с такой непосредственностью, так просто, просила у меня прощения, что я в самом деле был побежден и не нашел ни слова, чтобы ей ответить. Если бы ты знал, как она меня утешала, потому что она видела, что я задыхаюсь и что мое положение ужасно; а когда она сказала мне: я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня никогда большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит, и я не могу быть счастливой иначе, чем уважая свой долг, пожалейте меня и любите меня всегда так, как вы любите сейчас, моя любовь будет вашей наградой; право, я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать, если бы я был один, и уверяю тебя, что с этого дня моя любовь к ней еще возросла, но теперь это не то же самое: я ее уважаю, почитаю, как уважают и почитают существо, к которому вся ваша жизнь привязана. Но прости, мой дорогой друг, я начинаю письмо с того, что говорю о ней; но она и я это нечто единое, и говорить о ней это то же, что говорить обо мне, а ты укоряешь меня во всех письмах, что я недостаточно распространяюсь о себе. Как я уже говорил, я чувствую себя лучше, гораздо лучше, и начинаю дышать, слава богу, потому что моя пытка была невыносима; быть веселым, смеющимся на людях, при тех, которые видели меня ежедневно, тогда как я был в отчаянии, это ужасное положение, которого я и врагу не пожелаю…»

Не проанализировав должным образом эти письма, М. А. Цявловский сразу и безоговорочно сделал вывод: «В искренности и глубине чувства Дантеса к Наталье Николаевне на основании приведенных писем, конечно, нельзя сомневаться. Больше того, ответное чувство Натальи Николаевны к Дантесу теперь тоже не может подвергаться никакому сомнению. То, что биографы Пушкина высказывали как предположение, теперь несомненный факт». И крайнее раздражение Пушкина в этот период Цявловский объясняет тем, что поэт или «знал об объяснении Дантеса с Натальей Николаевной (от нее) или догадывался об этом».

Т. Г. Зенгер-Цявловская как-то

в беседе с нами, когда мы были у нее, рассказывала, что после этих писем ее муж начал было писать книгу, в которой хотел «стереть в порошок Наталью Николаевну» (его слова), но не успел этого сделать.

Конечно, в то время не были известны письма Н. Н. Пушкиной, написанные как при жизни поэта, так и после его смерти. Они были найдены нами и в защиту жены Пушкина опубликованы в 1975-1980 годах в книгах «Вокруг Пушкина» и «После смерти Пушкина», и суждения о Наталье Николаевне в пушкиноведении в корне изменились.

В связи с этим многие исследователи и писатели критически отнеслись и к пресловутым письмам Дантеса.

Так, например, для Д. Д. Благого во всей этой истории всего важнее то обстоятельство, что, хотя неизвестная дама и есть Н. Н. Пушкина и у нее было к Дантесу какое-то чувство, но она осталась верна своему долгу.

Сомнение в том, что Наталья Николаевна признавалась в любви к Дантесу и что он безумно любил ее, высказала и писательница Агния Кузнецова в книге «Моя Мадонна».

«…Но полно, было ли признание Натальи Николаевны ему, Дантесу, в своей любви, если действительно письма эти написаны о ней?.. Было ли что-нибудь, кроме жалости к нему, когда она верила в искренность его чувств?.. Можно ли не усомниться в его безумной самозабвенной любви к Наталье Николаевне, когда в то же время он женится на ее сестре или поддерживает самые нежные отношения с Идалией Полетикой?»

С. Л. Абрамович считает, что «письма влюбленного молодого человека всегда являются свидетельством, до крайности субъективным»… Поэтому «следует отнестись с сугубой осторожностью к его заявлениям, касающимся Н. Н. Пушкиной… Его слова «…она тоже меня любит…» свидетельствуют скорее о его самоуверенности, чем о реальном положении дел».

Рассмотрим подробнее эти письма. Прежде всего следует сказать, что они не изучены и не описаны Труайя с археографической точки зрения. Находились ли эти письма в конвертах – тогда должны иметь штемпели (дату, год, страну получения), или они были сложены (как тогда это делалось), а на последней странице письма, оставленной не заполненной, – адрес и опять-таки штамп и сургучная печать. Или на них нет никаких следов отправления и получения, нет и сгибов, а просто гладкие листы. Были ли они отправлены по обычной почте или по дипломатическим каналам? Какая бумага? Все это очень важно для подтверждения времени написания писем, а нам, увы, это не известно. Если никаких следов отправки и получения нет, то может возникнуть вопрос: а когда и зачем они написаны?

Теперь о содержании писем. Предположим, что речь идет о Наталье Николаевне. Автор письма сделал все, чтобы мы так думали.

Дантес пишет Геккерну о своей новой страсти, от которой он буквально сходит с ума. Новой? Он говорит, что эта тайна известна только ему и ей. Но о какой новой страсти и тайне может идти речь, если Геккерн-старший прекрасно знал о его настойчивом ухаживании за Пушкиной уже давно, и это не было тайной ни для Пушкина, ни для его родных, ни для великосветского общества. Пушкин писал в неотправленном ноябрьском письме Геккерну [106] : «Поведение вашего сына было мне полностью известно уже давно, и не могло быть для меня безразличным». Сестра поэта Ольга Сергеевна писала отцу: «Его страсть к Натали не была ни для кого тайной. Я прекрасно знала об этом, когда была в Петербурге, и я тоже над этим подшучивала». Широко известно свидетельство по этому поводу С. Н. Карамзиной, которая сообщала брату Андрею за границу, 8 июля 1836 года, что она встретила Дантеса на празднике в Петергофе: «Я шла под руку с Дантесом. Он меня забавлял своими шутками, своей веселостью и даже смешными припадками своих чувств (как всегда, к прекрасной Натали)».

106

Черновик письма.

Итак, в январе: «ради бога ни слова никому», в июле «смешные припадки чувств, как всегда, к прекрасной Натали».

Решающее свидание, наконец, по словам Дантеса, состоялось. Где? Где он мог столь бурно выражать свои чувства («я задыхался»), а ведь он говорит, что они не были одни. Как могли присутствующие не заметить и волнения Натальи Николаевны, а она, конечно, волновалась бы при подобном разговоре.

Вся эта «романтическая» история кажется нам совершенно неправдоподобной. Это что-то в духе сентиментальных романов того времени и никак не укладывается в наше представление о кавалергарде. Если он был способен на такие высокие чувства («…ради бога ни слова никому, ты ее погубишь, а я буду безутешен… Я бы сделал все на свете для нее… Я благоговею, я почитаю ее… Я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать… Я ее уважаю, почитаю…»), то как это соотнести с его женитьбой и подлым, именно подлым, поведением в дальнейшем?

А Наталья Николаевна? Начнем издалека. Мы уже говорили о строгом воспитании сестер Гончаровых в семье. В одной из записных книжек гончаровского архива нами обнаружены записи о «Правилах жизни» для молодых девушек. Приведем некоторые выдержки из этих правил, которые внушались девушкам в те времена:

«Никогда не иметь тайны от той, кого господь дал тебе вместо матери и друга теперь, а со временем, если будет муж, то от него».

«Никогда никому не отказывать в просьбе, если только она не противна твоему понятию о долге».