Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)
Шрифт:
За пьянство Иконников вскоре был уволен. Но, видимо, он Пушкина интересовал, – еще через три года после его увольнения Пушкин посещал его и так писал в тогдашнем своем дневнике: «Вчера провел я вечер с Иконниковым. Хотите ли видеть странного человека, чудака, – посмотрите на Иконникова. Поступки его – поступки сумасшедшего; вы входите в его комнату: видите высокого, худого человека в черном сюртуке, с шеей, окутанной черным, изорванным платком. Лицо бледное, волосы не острижены, не расчесаны; он стоит задумавшись и кулаком нюхает табак из коробочки, – он дико смотрит на вас. Вы ему близкий знакомый, вы ему родственник или друг, – он вас не узнает. Вы подходите, зовете его по имени, говорите ему свое имя; он вскрикивает, кидается на шею, целует, жмет руку, хохочет задушевным голосом, кланяется, садится, начинает речь, не доканчивает, трет себе лоб, ерошит голову, вздыхает, говорит о своем бедном положении. Он не имеет ни денег, ни места, ни покровительства; ходит пешком
Франц Осипович Пешель
(1782–?)
Лицейский врач. Из моравских уроженцев. Вызван был в Россию на врачебную службу министерством внутренних дел в 1808 г. Был друг всего царскосельского бомонда, весельчак, остряк: любил болтать с лицеистами, знакомил их со всевозможными новостями, тешил анекдотами, каламбурами и своим уморительным русским языком. Каждое первое число месяца являлся к лицеистам с гостинцами и оделял их девичьей и бабьей кожей, лакрицей и тому подобными аптечными сладостями.
Случилось однажды событие, сильно взволновавшее весь лицей. Раскрылось, что один из лицейских дядек, молодой парень Константин Сазонов, за два года пребывания своего в лицее совершил в Царском Селе и окрестностях шесть или семь убийств. Пушкин написал по этому случаю эпиграмму:
Заутра с свечкой грошевоюЯвлюсь пред образом святым.Мой друг! остался я живым,Но был уж смерти под косою:Сазонов был моим слугою,А Пешель – лекарем моим.Воспитанники лицея любили Пешеля и впоследствии иногда приглашали старика-доктора на празднования лицейских годовщин вместе с любимым надзирателем С. Г. Чириковым. Сохранилась запись Пешеля от 19 октября 1837 г. с обращением к бывшим его лицейским пациентам на немецком и латинском языках: «Я прошу моих старых друзей, для их собственного блага на мировом театре, не забывать моих прежних увещаний, именно: что все покоится на отношениях и что единственное утешение – терпеливо следовать девизу: «ничему не удивляться!» А для здоровья: спокойствие души, телесные упражнения, диэта как качественная, так и количественная, вода».
Лицейские товарищи
На первый курс лицея было принято тридцать человек. Значит, у Пушкина было двадцать девять товарищей.
Иван Иванович Пущин
(1798–1859)
Дед его был известный адмирал, андреевский кавалер, отец – генерал-интендант. В августе 1811 г. мальчика привезли в Петербург для определения в открывавшийся Царскосельский лицей. Для той же цели привез в это время в Петербург и Пушкина его дядя Василий Львович. Мальчики познакомились, сразу почувствовали друг к другу симпатию и подружились. Пущин постоянно бывал у Пушкиных на Мойке, мальчики шалили и возились с сопровождавшей Василия Львовича молодой его гражданской женой Анной Николаевной Ворожейкиной, вместе гуляли в Летнем саду. Оба были приняты в лицей и в октябре месяце отвезены в Царское Село. Воспитанники обязательно должны были жить в лицейском общежитии, каждому полагалась отдельная комната. Пушкину досталась комната № 14, Пущину – рядом, № 13. Комнаты были отделены легкой перегородкой, через которую свободно можно было разговаривать. Это близкое соседство еще больше способствовало сближению мальчиков.
Учился Пущин хорошо. Преподаватели отмечали в своих отзывах его «счастливые способности», «редкое прилежание». Товарищи очень его любили. «Со светлым умом, – рассказывает Модест Корф, – с чистой душой, с самыми благородными намерениями, он был в лицее любимцем всех товарищей». Нельзя того же сказать о Пушкине. Он был большой озорник и насмешник, любил задирать товарищей и, как часто бывало с ним и впоследствии, совершенно не умел нести естественных последствий своих нападок. Столкновения с товарищами, им же вызванные, сильно его мучили. И долгие часы он переговаривался по ночам сквозь перегородку с Пущиным, – жаловался на себя и на других, каялся, обсуждал с Пущиным, как поправить свое положение между товарищами или избегнуть следствий необдуманного поступка. Оба друга были неразлучны. В лицейских «национальных песнях» они фигурировали рядом: Жано – Пущин и Француз – Пушкин:
БольшойОба были влюблены в сестру своего товарища, фрейлину Е. П. Бакунину. Пушкин, как и впоследствии, когда любовь сильно его захлестывала, был застенчив, замкнут, изливал переполнявшее его чувство больше в уныло-романтических стихах. Пущин, по-видимому, был активнее и предприимчивее. Директор Энгельгардт в своей аттестации Пущина писал: «Он с некоторого времени особенно старается заинтересовать собою особ другого пола, пишет самые отчаянные письма и, жалуясь на судьбу, представляет себя лицом трагическим. Одно из таких писем попалось в мои руки, и я, по обязанности, должен был внушить молодому человеку неуместность такого поступка в его положении. Дружеский совет, казалось, произвел желанное действие, но повторение подобного же случая доказало противное».
Также вместе с Пушкиным и еще с Малиновским и Пущин попался в нашумевшей истории с «гогель-могелем». История такая. Компания воспитанников с Пущиным, Пушкиным и Малиновским во главе устроила тайную пирушку. Достали бутылку рома, яиц, натолкли сахару, принесли кипящий самовар, приготовили напиток «гогель-могель» и стали распивать. Одного из товарищей, Тыркова, сильно разобрало от рома, он стал шуметь, громко разговаривать; это обратило на себя внимание дежурного гувернера, и он доложил инспектору Фролову. Начались спросы, розыски. Пущин, Пушкин и Малиновский объявили, что это их дело и что они одни виноваты. Фролов немедленно донес о случившемся исправлявшему должность директора профессору Гауэншильду, а тот поспешил доложить самому министру Разумовскому. Переполошившийся министр приехал из Петербурга, вызвал виновных, сделал им строгий выговор и передал дело на рассмотрение конференции. Конференция постановила: 1. Две недели стоять на коленях во время утренней и вечерней молитвы. 2. Сместить виновных на последние места за обеденным столом. 3. Занести фамилии их, с прописанием виновности и приговора, в черную книгу, которая должна иметь влияние при выпуске. Но при выпуске лицеистов директором был уже не бездушный карьерист Гауэншильд, а благородный Энгельгардт. Он ужаснулся и стал доказывать своим сочленам недопустимость того, чтобы давнишняя шалость, за которую тогда же было взыскано, имела влияние и на будущность провинившихся. Все тотчас же согласились с его мнением, и дело сдано было в архив.
Историю с «гогель-могелем» имеет в виду Пушкин в своем послании к Пущину:
Помнишь ли, мой брат по чаше,Как в отрадной тишинеМы топили горе нашеВ чистом пенистом вине?Помнишь ли друзей шептаньеВкруг бокалов пуншевых,Рюмок грозное молчанье,Пламя трубок грошовых?Закипев, о, сколь прекрасноТоки дымные текли!Вдруг педанта глас ужасныйНам послышался вдали, –И бутылки вмиг разбиты,И бокалы все в окно,Всюду по полу разлитыПунш и светлое вино.Убегаем торопливо…В «Пирующих студентах» Пушкин так обращается к Пущину:
Товарищ милый, друг прямой,Тряхнем рукою руку,Оставим в чаше круговойПедантам сродну скуку:Не в первый раз мы вместе пьем,Нередко и бранимся,Но чашу дружества нальем –И тотчас помиримся.Пришло время выпуска. Пушкин на прощание написал в альбом Пущину:
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,Исписанный когда-то мною,На время улетим в лицейский уголокВсесильной, сладостной мечтою.Ты вспомни быстрые минуты первых дней,Неволю мирную, шесть лет соединения,Печали, радости, мечты души твоей,Размолвки дружества и сладость примиренья,Что было и не будет вновь…И с тихими тоски слезамиТы вспомни первую любовь.Мой друг! она прошла… но с первыми друзьямиНе резвою мечтой союз твой заключен:Пред грозным временем, пред грозными судьбами,О, милый, вечен он.