Пушкин в жизни
Шрифт:
Вел. кн. КОНСТАНТИН ПАВЛОВИЧ -- А. X, БЕНКЕНДОРФУ, 14 апреля 1828 г., из Варшавы.
Рус. Арх., 1884, II, 319 (фр.).
Началась турецкая война. Пушкин пришел к Бенкендорфу проситься волонтером в армию. Бенкендорф отвечал ему, что государь строго запретил, чтобы в действующей армии находился кто-либо, не принадлежащий к ее составу, но при этом благосклонно предложил средство участвовать в походе: хотите, сказал он, я определю вас в мою канцелярию и возьму с собою? Пушкину предлагали служить в канцелярии 3-го Отделения!
Н. В. ПУТЯТА Из записной книжки. Рус. Арх., 1899, 1, 351.
В
– - "Едем вместе к Пушкину".
– - "Очень рад", -- отвечал мой приятель, и мы отправились.
Пушкин квартировал в трактире Демута, по канаве направо, в той части нумеров, которые обращены были окнами на двор, к северо-западу (теперь эти номера уже не существуют). Человек поэта встретил нас в передней словами, что Александр Сергеевич очень болен и никого не принимает.
– - Кроме сожаления об его положении, мне необходимо сказать ему несколько слов. Доложи Александру Сергеевичу, что Ивановский хочет видеть его.
Лишь только выговорил я эти слова, Пушкин произнес из своей комнаты:
– - Андрей Андреевич, милости прошу!
Мы нашли его в постели худого, с лицом и глазами, совершенно пожелтевшими.
– - Правда ли, что вы заболели от отказа в определении вас в турецкую армию?
– - Да, этот отказ имеет для меня обширный и тяжкий смысл, -- отвечал Пушкин.
– - В отказе я вижу то, что видеть должно, -- немилость ко мне государя.
(Автор убеждает Пушкина, что подозрения его несправедливы, что царь отказал ему, потому что его пришлось бы определять в войска юнкером, что царь не хочет подвергать опасности его, "царя скудного царства родной поэзии".)
При этих словах Пушкин живо поднялся на постели, глаза и улыбка его заблистали жизнью и удовольствием; но он молчал, погруженный в глубину отрадной мысли. Я продолжал:
– - Если б вы просили о присоединении вас к одной из походных канцелярий: Александра Христофоровича (Бенкендорфа), или графа К. В, Нессельроде, или П. И. Дибича -- это иное дело, весьма сбыточное, вовсе чуждое неодолимых препятствий.
– - Ничего лучшего я не желал бы!.. И вы думаете, что это можно еще сделать?
– - воскликнул он с обычным своим одушевлением.
– - Конечно, можно.
– - Вы не только вылечили и оживили меня, вы примирили с самим собою, со всем и раскрыли предо мною очаровательное будущее! Я уже вижу, сколько прекрасных вещей написали бы мы с вами под влиянием бусурманского неба для второй книжки вашего альбома "Альбома Северных Муз"!
(Автор подает Пушкину мысль отправиться в кавказскую армию Паскевича.)
– - Превосходная мысль! Об этом надо
– - воскликнул Пушкин, очевидно оживший.
– - Итак, теперь можно быть уверенным, что вы решительно отказались от намерения своего -- ехать в Париж?
Здесь печально-угрюмое облако пробежало по его челу.
– - Да, после неудачи моей я не знал, что делать мне с своею особою, и решился на просьбу о поездке в Париж.
...Мы обнялись.
– - Мне отрадно повторить вам, что вы воскресили и тело, и душу мою!
Товарищ мой, в первый раз увидевший Пушкина и зорко в эти минуты наблюдавший его, был поражен удивлением при очевидности столь раздражительной чувствительности поэта, так тяжко заболевшего от отказа в удовлетворении его желания и так мгновенно воскресшего от верных, гармонировавших с его восприимчивою душою представлений . А. А. ИВАНОВСКИЙ (чиновник III Отделения) "А. С. Пушкин. 21 и 23 апр. 1828
г.". Рус. Стар., 1874, т. IX, стр. 394 -- 399.
Неужели вы думаете, что Пушкин и князь Вяземский, действительно, руководствовались желанием служить его величеству, как верные подданные, когда они просили позволения следовать за главной императорской квартирой? Нет, не было ничего подобного; они уже так заявили себя и так нравственно испорчены, что не могли питать столь благородного чувства. Поверьте мне, что в своей просьбе они не имели другой цели, как найти новое поприще для распространения своих безнравственных принципов, которые доставили бы им в скором времени множество последователей среди молодых офицеров. Вел. кн. КОНСТАНТИН ПАВЛОВИЧ -- ген. А. X. БЕНКЕНДОРФУ, 27 апр. 1828 г., из Варшавы.
Рус. Арх., 1884, II, 319 (фр.).
С 1826 года я довольно часто встречался с Пушкиным в Москве и Петербурге, куда он скоро потом переселился. Он легко знакомился, сближался, особенно с молодыми людьми, вел, по-видимому, самую рассеянную жизнь, танцовал на балах, волочился за женщинами, играл в карты, участвовал в пирах тогдашней молодежи, посещал разные слои общества. Среди всех светских развлечений он порой бывал мрачен; в нем было заметно какое-то грустное беспокойствие, какое-то неравенство духа; казалось, он чем-то томился, куда-то порывался. По многим признакам я мог убедиться, что покровительство и опека императора Николая Павловича тяготили его и душили.
Н. В. ПУТЯТА. Из записной книжки. Рус. Арх., 1899, II, 350.
Пушкин читал своего Годунова, еще немногим известного, у Алексея Перовского. В числе слушателей был и Крылов. По окончании чтения, -- я стоял тогда возле Крылова, -- Пушкин подходит к нему и, добродушно смеясь, говорит: -- "Признайтесь, Иван Андреевич, что моя трагедия вам не нравится и на глаза ваши нехороша".
– - "Почему же нехороша?
– - отвечает он.
– - А вот что я вам расскажу: проповедник в проповеди своей восхвалял божий мир и говорил, что все так создано, что лучше созданным быть не может. После проповеди подходит к нему горбатый: не грешно ли вам, пеняет он ему, насмехаться надо мною и в присутствии моем уверять, что в божьем создании все хорошо и все прекрасно? Посмотрите на меня".
– - "Так что же, -возражает проповедник, -- для горбатого и ты очень хорош". Пушкин расхохотался и обнял Крылова(1).