Пушкин. Кюхля
Шрифт:
При входе в манеж Васильчиков встретил роту.
– Ну что, все еще недовольны Шварцем? – закричал он, почти наезжая белым храпящим жеребцом на солдат.
Рота ответила, как на параде:
– Точно так, ваше превосходительство!
– Мерзавцы! – крикнул Васильчиков. – Шагом марш в крепость!
И рота пошла в крепость. Это было в десять часов утра. Полк не знал, что роту отвели в крепость. О ней ничего не было известно.
Наступил полдень – роты не было. Офицеры не приходили. Офицеры предпочитали отсиживаться дома.
Наступила ночь, и полк заволновался.
Всю ночь солдаты не спали. Они разбрасывали вещи, разнесли нары, выбили стекла, разрушили казармы.
Они вышли на площадь в полном составе. Чувство, ими никогда не испытанное, охватило их – чувство свободы. Они поздравляли друг друга, они целовались. Наступил праздник – бунт. Они требовали роты и выдачи Шварца.
– Роту!
– Шварца!
– Смерть Шварцу!
Они отрядили сто тридцать человек казнить Шварца. Солдаты прошли, маршируя, к нему в дом. Шварца не было. Они ничего не тронули. На стене висел семеновский мундир Шварца; один солдат сорвал с него воротник: Шварц был недостоин мундира. Сын Шварца, подросток, попался им на дворе. Они арестовали его. По дороге они бросили его в воду. Один унтер-офицер, кряхтя, разделся и вытащил его на глазах у роты.
– Вырастет да в отца пойдет, тогда успеем сладить.
Рота не сердилась.
Рылеев и Вильгельм протискивались в толпу, когда посланные возвращались.
– Главное дело, как в воду канул, – говорил молодой гвардеец, разводя руками. – В сенях искали, в чулане искали, в шкап залезли – как сквозь землю провалился.
– Эх, вы бы в хлеву поискали, – сказал старый гвардеец со шрамом на лице, – беспременно он в хлеву, в навоз закопавшись, сидит.
Кругом засмеялись. (А солдат был прав: Шварц, как потом оказалось, действительно спрятался в хлеву, в навозе.)
Вильгельм и Рылеев жадно расспрашивали у солдат, как все произошло. Солдаты их осматривали без особого доверия, но отвечать – отвечали.
Появился молодой генерал на коне, с высоким белым султаном. За ним ехали ординарцы. Он поднял руку в белой перчатке и сказал звонким голосом:
– Мне стыдно на вас смотреть!
Тогда тот самый солдат, который говорил о Шварце, что он спрятался в хлеву, подошел к генералу и спокойно сказал ему:
– А нам ни на кого смотреть не стыдно.
Генерал что-то хотел возразить, но из задних рядов крикнули ему:
– Проваливай!
Он повернул лошадь и ускакал. Вдогонку раздался хохот. Подъехали Милорадович и великий князь Михаил Павлович. Милорадович был мрачен.
– Что вы, ребята, задумали бунтовать? – Он говорил громко, хриплой армейской скороговоркой, видимо стараясь взять солдатский тон.
– Шварца, ваше превосходительство, убить хотим, – весело сказал из глубины молодой голос.
– Довольно мучениев! – крикнул кто-то пронзительно.
Михаил
Солдаты молчали.
Вильгельм вдруг почувствовал бешенство.
– Аракчеев le petit, [106] – сказал он.
Михаил вдруг заметил их. Он что-то сказал Милорадовичу. Тот пожал плечами.
Потоптавшись на месте, Михаил начал о чем-то просить солдат и даже приложил руку к груди. Слов не было слышно. Солдаты молчали. Потом сзади надорванный голос крикнул:
106
Маленький, младший (фр.).
– Мучители! Пропасти на вас нет!
Милорадович что-то тихо сказал Михаилу, тот побледнел. Они повернули лошадей и уехали.
Показался адъютант, держа над головой бумагу. Он прокричал:
– Полковник Шварц отрешается от командования, назначается генерал Бистром.
С минуту молчание, потом перекличка отдельных голосов, потом грохот:
– Выдать Шварца!
– Роту!
Подъехал седой Бистром и отдал честь полку. Он сказал просительно:
– Пойдемте в караул, ребята.
Выступил старый гвардеец:
– В караул идти не можем, роты одной не хватает. Пока не скажете, где рота, ничего не будет.
Бистром опустил голову. Потом посмотрел на солдат:
– Она в крепости.
– Ну вот, – сказал спокойно старик, – нам без нее в караул невозможно. И мы в крепость пойдем: где голова, там и хвост.
Ротные командиры стали собирать роты. Батальонные командиры стали во главе батальонов. Команда и батальоны пошли.
– Куда они идут? – шептал Вильгельм в лицо Рылееву.
Тот отвечал нетерпеливо:
– Разве вы не слышите – в крепость.
Они пошли за полком. Неподалеку от крепости Рылеев остановился. Вильгельм посмотрел на него задумчиво и сказал:
– Только первый шаг труден.
Рылеев молчал.
Вильгельм вернулся домой под утро. Заспанный Семен сказал ему:
– К вам тут один господин давеча приходил.
– Кто такой?
– Не сказался. Много о вас выспрашивал. С кем водитесь, где бываете.
– Зачем? – недоумевал Вильгельм.
– Вот какое дело, Вильгельм Карлович, – сказал вдруг решительно Семен, – видно, нам с вами приходится уезжать. Господин этот мне даже довольно большие деньги сулил, чтобы я каждый день ему о вас докладывал. А кто он, так не иначе, как сыщик. Черненький из себя.
– Болтовня, – сказал, подумав, Вильгельм. – Просто чудак какой-нибудь, ложись спать.
Сам он не ложился. Он развернул тетрадь и стал писать в ней быстро крупными крючками. Марал, переписывал, вздыхал.