Пушкиногорье
Шрифт:
Судьба иной вещи порой кажется невероятной и своими подробностями превосходит изощренную фантазию человека. Об одной такой вещи, недавно помещенной в экспозицию зальца Михайловского дома-музея, и будет, идти речь. Читаешь опись имущества этого дома, составленную спустя несколько месяцев после смерти поэта псковским чиновником Васюковым, и удивляешься скромности и простоте его.»
Войдя в жизнь Пушкина, эти вещи приняли своего рода новые индивидуальные черты и служили ему друзьями в веселые и печальные часы бытия. Вот в углу зальца старый-старый дедовский «корельчистый» бильярд, как все величали его в доме. Это он, Пушкин, нашел его в каретном сарае. Узнав, что вещь сия очень старинная и будто бы ее привез с собой в имение еще знаменитый прадед Абрам Петрович Ганнибал,
После смерти Пушкина бильярд, ставший совсем ветхим, был отправлен вновь в сарай, где его попортили крысы и он совсем превратился в рухлядь. Сын Пушкина Григорий Александрович, поселившийся в 60-х годах в Михайловском, был заядлый бильярдист, он завел в своем доме новый большой бильярд, а старый велел отправить из сарая в домик няни, но вскоре бильярд был вновь отправлен в сарай, где и сгорел при пожаре усадьбы в 1018 году.
Восстанавливая в 1911 году дом Пушкина, устроители в нем музея не попытались реставрировать пушкинский бильярд, а сделали новый, обыкновенный, типичный для провинциальных трактиров и заезжих домов бильярд. Журналистка Гаррис в своей заметке о Михайловском, опубликованной в журнале «Баян» (№ 7–8 за 1914 г.), так описывает этот предмет: «Дом-музей — неудачная имитация старины. В бильярдной комнате — безобразный громоздкий бильярд, покрытый ярко-зеленым канцелярским сукном».
Восстанавливая дом поэта и его вещественный мир, я много думал о бильярде Пушкина. Каков он был по форме, размерам, отделке? Я побывал во многих памятных местах и музеях, где сохранились старинные бильярды: в Москве, Ленинграде, Ломоносове, изучал и скопировал бильярд в «домике Нащокина», хранящемся во Всесоюзном музее Пушкина. В известном рисунке Пушкина, сделанном им в Одессе весною 1824 года, изображена часть бильярда, весьма схожего с бильярдом Нащокина. Мне казалось, что это вовсе не то, что нужно для Михайловского, и я продолжал свой поиск. Я рассудил так: коль скоро бильярд мог поместиться в домик няни, значит, он был небольшой, разборный. Это во-первых. Во-вторых, и Пушкин, и Пущин, и все другие, видевшие этот бильярд, говорят, что на нем играли в два шара, и не простым кием, а тупым.
Бильярд — старинная игра. В своем «Лексиконе прописных истин» Г. Флобер пишет: «Бильярд благороднейшая игра. Он незаменим во время жизни в деревне…» Им увлекались уже в XVIII веке во Франции, Англии, Италии, Германии, Америке. При Петре Первом появляется бильярд и в России. Его подробное описание можно найти во многих старинных энциклопедиях. Самый старый бильярд — это французский. Он без луз, небольшого размера, на нем играли в два шара тупым, изогнутым, с костяным наконечником кием, на поле его стоял металлический штырь, который назывался «пасс».
Более новые — это большие бильярды с лузами и прямым кием. На них играли в пять и пятнадцать шаров (пирамида). Такие бильярды существуют и в наше время в клубах и домах культуры.
По всему видно, что у Пушкина был тип бильярда французский.
По моей просьбе бывшая сотрудница Государственного Эрмитажа А В. Вильм разыскала гравюры XVIII века с изображением таких бильярдов. Осталось немногое: составить чертежи, найти нужный материал — карельскую березу, старинный золотой басон, сукно… Все это было найдено. Столяр-реставратор-краснодеревщик
Сегодня, как и в 1825 году, в зальце михайловского дома вновь стоит пушкинский бильярд. Каждый входящий в комнату, рассматривая его, не может не вспомнить чудесные строки из «Евгения Онегина».
А кий и четыре шара, которые еще вчера лежали в этой зале в горке красного дерева, где они сейчас? — спросит читатель. На это отвечаем: эти вещи не вещи поэта, а найденные сыном его Григорием Александровичем в окрестностях Михайловского, о чем он свидетельствует в своем письме к редактору «Петербургской газеты» накануне юбилея 1899 года.
Сейчас они находятся в комнате рядом с зальцем (столовой), в которой сосредоточены различные фамильные реликвии членов семьи поэта, собранные нами в последние годы.
Рядом с домом Пушкина, под сенью большого двухвекового клена (последнего пушкинского клена в Михайловском), среди густых кустов сирени, акации и жасмина, кое-где увитых зеленым хмелем, стоит маленький деревянный флигелек. Флигелек этот был построен еще Осипом Абрамовичем Ганнибалом в конце XVIII века одновременно с большим господским домом. В нем помещались баня и светелка. При Пушкине в светелке жила Арина Родионовна.
В баньке Пушкин принимал ванну, когда с наступлением холодов он не мог купаться в Сороти. В светлицу няни приходил, когда ему было особенно одиноко. Здесь, у няни, он чувствовал себя как у бога за пазухой. Сюда он шел отдохнуть, послушать ее чудесные сказки. Здесь все было простое, русское, деревенское, уютное… Старинные сундуки, лавки, в красном углу, «под святыми», стол, покрытый домотканой скатертью, жужжащее веретено… В другом углу — русская печь с лежанкой, пучками душистых трав. Напротив печи на полке — медный самовар, дорожный погребец, глиняные бутылки для домашних наливок — анисовки, зубровки, вишневки, до которых, чего греха таить, Пушкин был большой охотник. На комоде — заветный ларец няни…
Весною 1826 года Пушкин с нетерпением ждал приезда в Тригорское поэта Николая Михайловича Языкова, о котором много слышал от его товарища по Дерптскому университету Алексея Николаевича Вульфа — сына Прасковьи Александровой Осиповой от первого брака, Наконец, к величайшей радости Пушкина, Языков и Вульф приехали в деревню. Это были счастливые дни в жизни ссыльного поэта.
Языкову все нравилось и в Тригорском и в Михайловском — и здешняя природа, и хозяева Тригорского, и молодые «девы тригорских гор», и особенно Пушкин, перед которым он благоговел. Николай Михайлович был также в восторге от Арины Родионовны. Она привлекала его своей душевной привязанностью к поэту, материнской заботой о нем, своей замечательной народной речью, «пленительными рассказами» про старину, про бывальщину. В свою очередь, и старушке стал дорог друг «ее Саши»; Арина Родионовна всегда сердечно к нему относилась, стараясь всячески угодить. О проведенных «легких часах» у Арины Родионовны и ее «святом хлебосольстве» Языков вспоминает в двух своих стихотворениях, ей посвященных. Одно из них было написано еще при жизни няня.
Перед отъездом Языкова из Михайловского Арина Родионовна подарила ему на добрую память шкатулку, которую специально для Языкова заказала деревенскому умельцу. В этой шкатулке Языков потом хранил свои сувениры из Тригорского, письма к нему Пушкина и Осиповых-Вульф и подаренный ему Пушкиным автограф стихов «У лукоморья дуб зеленый…».
Узнав о смерти няни, Языков посвящает ее памяти еще одно стихотворение, «На смерть няня А. С. Пушкина», которое заканчивается так:
Я отыщу тот крест смиренный, Под коим, меж чужих гробов Твой прах улегся, изнуренный Трудом и бременем годов. Пред ним печальной головою Склонюся; много вспомню я — И умиленною мечтою Душа разнежится моя!