Пушкинский том (сборник)
Шрифт:
– Это Анненков записал со слов пушкинской жены, Натальи Николаевны.
– Ну вот я и подозреваю, что уровень глав «Мертвых душ» был настолько убедителен для Пушкина, что Пушкин мог себе сказать: «Нет, так бы я не написал», а «Ревизора» ему было отчасти жалко, этот сюжет был ему чем-то дорог, тем более что он его пережил на практике, в жизни… Это всё исследователи знают, до какой степени эти сюжеты были действительно переданы, насколько Пушкин о них сожалел, в это я влезать не хочу. Анекдот и есть анекдот – его рассказывают друг другу. Припомним словоупотребление того времени: «Анекдот – короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае» (cловарь Даля). Многие русские писатели писали как бы по анекдоту – «Граф Нулин», «Коляска». Факт, возбуждающий воображение гения. И гоголевская «Шинель», как известно, произошла из анекдота,
– Вообще-то не так всё было.
– Важно, как претворяется анекдот, тем более в гоголевских мозгах. Пушкин написал же «Медного всадника», так и не побывав ни при одном наводнении, да? и, между прочим, по-своему даже сожалея об этом, что можно проследить в 24-м году по его некоторым реакциям на наводнение, а потом получается, что он был едва ли не больше свидетелем, чем те, которые у него эти впечатления перехватили, включая Мицкевича. Так? Так что где воображение, где повод включить это воображение, на какой уровень оно включается, это – не нашего понятия дело, потому что речь идет о воображении Гоголя…
Не моего ума дело, кто гений, кто талант, что чем обеспечено, личность и талант, в каких они находятся соотношениях, – оставим это более праздным умам, но тем не менее у Гоголя на первом плане стоит именно гениальный талант, а гениальный талант нуждается в гениальном стержне, в гениальной внутренней опоре. Пушкин и явился для него таковой по молодости. Ориентации, и соотнесения, и проверки, и какая-то внутренняя перекличка, соседство, коллегиальность – это всё, безусловно, было. Так вот когда Пушкин дает сюжет или когда сюжет подслушан как анекдот со стороны – это разные вещи. Если Пушкин говорит: вот это что-то очень занимательное – то под этим, скажем условно, есть обеспечение возможности гениального произведения. Это обеспечение очень трудно выделить в какую бы то ни было толковую научную категорию, но оно есть, оно дает высвобождение гениальному таланту: вот я наверняка тут чего-то накопаю. Это обеспечение – не просто щедрость Пушкина, но и то, чем Гоголь действительно воспользовался. Чувствовал, что под этим может быть бездна, причем это «без дна» будет таким, какое надо выгрести, он и выгреб достаточно убедительно – и «Ревизора», и «Мертвые души». Мне хотелось бы подчеркнуть, что заимствование, и заимствование, может, даже с соизволения Пушкина, сюжетов, ему подсказанных, – это не совсем уж простая акция. Гоголь мог полностью доверить свой гениальный талант тому сюжету, в потенциальной глубине которого мог быть уверен. Вот это обеспечение, что анекдот произошел от Пушкина, а не со стороны, как, допустим, «Шинель», следует иметь в виду. Во всяком случае, я его имею в виду, не знаю, как я сумею это сформулировать покрепче. Неравнозначная история Голявкина и Евтушенко в данном случае является уже анекдотом в нашем смысле. Вот почему-то она меня на эти мысли натолкнула.
«Об нем жалеют – он доволен». В комментариях я прочитал, что Н. может читаться как «аш» тоже. Что имел в виду комментатор? Я был удивлен, но у меня сразу возникло ощущение, что это очень напоминает «Невский проспект». Пушкинская запись датируется как-то очень уж приблизительно – началом 30-х годов. Попробуем соотнести, когда произошли все эти передачи «Ревизора», «Мертвых душ» и когда возникла эта реакция шутливая, а может, слегка раздраженная, что «с этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя», и тогда подумаем: не является ли «Невский проспект» тоже подсказанным Пушкиным сюжетом?
– Но отличие этого случая от других в том, что про передачу сюжетов «Ревизора» и «Мертвых душ» Гоголь трубил на каждом перекрестке, а вот о «Невском проспекте» как-то не обмолвился ни разу. Ему ведь важно было не только взять обеспеченный сюжет, но и дать к нему сразу синхронный комментарий, объявив это сюжетом Пушкина и таким образом создавая впечатление, что Пушкин водил его пером. В случае с «Невским проспектом» ничего такого мы не знаем, зато знаем, что Пушкин присутствовал, так сказать, при творческом процессе, то есть читал повесть как минимум дважды до публикации: в первый раз, видимо, в черновом каком-то варианте, второй раз уже беловой текст, который Гоголь
– Но уж очень модель этой записи сходна с «Невским проспектом»! А вот мог ли Пушкин сделать такую запись после «Невского проспекта» – это представляется мне сомнительным. «Невский проспект» тоже слабо датируемая вещь. В комментариях я вычитал, что Гоголь задолго до 1834 года – то ли в 1831-м, то ли в 1832-м – сделал петербургские зарисовки, какие-то там описания, я не знаю, читал ли он их Пушкину… От этого зависит заключение: Пушкин – Гоголю или Гоголь – Пушкину?
– Одно дело – передача сюжета как некая акция, с обеих сторон сознательная, а другое дело – подслушанный разговор… Гоголь, я думаю, обращал внимание на какие-то устные рассказы Пушкина, и в этом случае, может быть, не было акта дарения сюжета, а было то, что Вацуро назвал «плагиатом Гоголя», а может, это тот случай, когда Пушкин с легкостью отдает ненужное, как с «Уединенным домиком на Васильевском». Тоже «петербургский текст», рассказанный Пушкиным анекдот или уже новелла… Титов за ним записывает, потом как честный человек несет Пушкину, показывает – и Пушкин с удовольствием дает ему право на публикацию. Может, что-то в этом роде и здесь было?
– «Уединенный домик» – не «Невский проспект». Как же это никто его не сопоставил с пушкинским «планом ненаписанного произведения»?! А может, это незаконно включено в планы ненаписанных произведений? Эта запись – «Н. избирает себе в наперсники…» – она на сюжет еще и не похожа, не тянет, этакая психологическая картинка… Только «об нем жалеют – он доволен» – это очень интересно, это соотношение мне очень нравится. Может быть, Гоголь носился с Невским проспектом не как с произведением, а как с образом? И, допустим, представьте себе, как в анекдоте Хармса: приходит Гоголь к Пушкину с Невского и рассказывает ему, что видел, начинает петь, у него еще не оформилось, а Пушкин увидел человека, который принадлежит собственному образу, полностью с ним совпадает. Между прочим, первоначальная реакция художника, прежде чем она бывает переработана в конструкцию, обычно такой и бывает: картинка. Картинка могла проступать раз за разом, потому что по Невскому проспекту все ходили.
– Интересно, что Пушкин именно «Невский проспект» потом, в 1836 году, назвал «самым полным» из произведений Гоголя, выделил его из «Арабесок» как показатель развития. Что это значит – «самое полное из его произведений»?
– А с чем он уже мог сравнивать?
– Уже и с «Ревизором», наверное, мог сравнивать, слушал уже «Ревизора» в начале 1836 года, причем раннюю редакцию, в которой сам был неожиданным образом задет – там была такая картинка, как Пушкин сочиняет: «…Перед ним стоит в стакане ром, славнейший ром, рублей по сту бутылка, какову только для одного австрийского императора берегут, – и потом уж как начнет писать, так перо только тр… тр… тр… Недавно он такую написал пиесу: Лекарство от холеры, просто волосы дыбом становятся. У нас один чиновник с ума сошел, когда прочитал…» А у Пушкина же есть письмо из Болдина…
– Ну да, жене письмо: «Это слава».
– «Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет – перед ним стоит штоф славнейшей настойки – он хлоп стакан, другой, третий – и уж начнет писать! – Это слава». Пушкин обратил внимание на этот эпизод гоголевский и был несколько задет, тому есть доказательства, а Гоголь его вычеркнул – ну это другая история…
– Ну Пушкин же мог похвастаться так же, как и жене в письме, – так же мог похвастаться и Гоголю при встрече… Сие есть свидетельство тесноты общения, если одни и те же словосочетания встречаются в столь разных контекстах, как письма Пушкина жене и гоголевские скетчи. Вывод один: они существовали и в устной речи.
– Да, но таким образом отсвечивает Хлестаков некоторой пародийностью на Пушкина, о чем теперь уже немало написано, Игорем Золотусским в частности. Так что в отношении Гоголя к Пушкину не так всё просто было. В 1834 году Гоголь написал «Несколько слов о Пушкине», и это было по существу первое при жизни полноценное о нем высказывание. Но на самом деле, если почитать внимательно, он пишет о нем как о монументе, как о завершенном и уходящем в прошлое явлении. Он дает ему невероятно высокие, но какие-то окончательные оценки – «чрезвычайное и единственное явление русского духа», «русский человек в его развитии» – и тем самым его как будто хоронит, может, и бессознательно. Ведь через год уже прямо будет сказано Белинским: Пушкин уходит, Гоголь занимает его место. То есть, по видимости, это панегирик, но какой-то немножко надгробный.