Пусть грянет гром
Шрифт:
Запах бекона ударяет меня, когда я иду в сторону кухни, но мама не делает торпеды, как я думал. Стол покрыт вафельницей, мисками с клубникой, засахаренными орехи и домашними сливками.
Она делает сахарные вафли, их она делает только пару раз в год, потому что над ними долго работать. И она должна сделать тесто на ночь, так ясно, что она планировала это почти в тот момент, когда Солана пришла сюда.
– Что?
– спрашивает она, когда ловит меня, хмурившимся.
– Я знаю, что ты делаешь.
– Что я делаю?
– Ох, пожалуйста.
–
– Ты никогда не делала всего этого, когда Айзек остается ночевать.
– Потому что я видела, что Айзек ест чизбургер, который был в своей машине в течение всего дня. Плюс я знаю, что он любит гамбургеры. Как у него дела, кстати? Я больше не вижу его.
– Не пытайся сменить тему. Я знаю. Тебе нравится Солана.
– Мне нравится Солана. Она кажется очень милой девушкой, и я хотела как-то отблагодарить ее за то, что она была здесь всю ночь, чтобы помочь тебе спать. Я так беспокоюсь о тебе, дорогой.
Она протягивает руку и касается моих влажных волос, убирая их с глаз, и я замечаю, что у нее глубокая складка между бровей.
– Я в порядке, мам.
– Да? Потому что все, что я вижу, ты несешься на секретные миссии, и тебя тащат домой без сознания.
Она права. Это довольно сильно суммирует мои последние несколько недель.
Моя мама вздыхает.
– Я знаю, что ты не просил, но я знаю, что ты пытаешься быть осторожным. Но я просто хочу убедиться, что ты счастлив.
– Я счастлив.
Моя мама ставит бекон, который жарила на бумажное полотенце, чтобы просушить.
– Могу я спросить тебя кое о чем?
Я беру кусочек и кусаю.
– Возможно.
Она на меня не смотрит, ориентируясь на вафельное тесто, она волнуется, когда она спрашивает:
– Где Одри?
– Я же говорил тебе, что не знаю.
– Я знаю. Но.. тебе не кажется, что ты должен знать... если, она так много значит для тебя, как я думаю...
Я шикаю на нее, смотрю в холл, чтобы убедиться, что мои дверь в ванную моих родителей по-прежнему закрыта. Так и есть. И я слышу, как в раковине работает вода, так что я сомневаюсь, что Солана может услышать. Но все-таки.
Бури знают, что моя мама знает об Одри. Я рассказал им, что мы использовали то, что она моя подружка в качестве прикрытия, а моя мама по-прежнему не понимает, что это было. Я уверен, что они купились на это. Но последнее, что мне нужно - это дать Солане еще одну причину испытывать чувство ревности.
– Я просто думаю, что это кое о чем говорит, что она не вернется, - моя мама говорит тихо.
– И я бы хотела, чтобы ты не пропустил кое-что, что могло бы быть большим только потому, что твое сердце цепляется на то, что, может быть, уже закончилось.
– Это не закончилось.
Это не так.
– И что ты имеешь в виду "пропустил"? Что ты знаешь?
– Ничего, - настаивает она на своем. Но
– Бури тебе сказали, да?
Я не рассказывал моим родителям о помолвке... зачем мне это? Я разорвал ее. Но я всегда считал, моя мама будет психовать, если она все узнаешь... не смейте контролировать моего сына! Но, по-видимому...
– Невероятно. Ты поговорила с ней на одну ночь, и вдруг ты в команде Соланы?
Она поворачивается ко мне лицом.
– Я в команде Вейна. Все, что я хочу - видеть тебя улыбающимся. Но я каждый день смотрю, как ты выглядишь еще более уставшим и зачуханным... и я знаю, что в большей степени потому, что она ушла. И я ненавижу это. Я ненавижу видеть, что она ранила тебя.
– Она этого не делала.
Мы оба знаем, что она лжет. Но она возвращается к вафлям.
Несколько минут спустя Солана входит в комнату с мокрыми волосами и в самом обтягивающем в мире белом платье. Я думаю, что носок мог бы прикрыть ее больше... и я усмехаюсь, когда вижу, как у мамы отвисла челюсть.
Как тебе нравится в команде Соланы сейчас?
Солана дергает тонкую ткань, тянет на какую-то долю дюйма вниз по ее загорелым бедрам.
– Это потому, чтобы это мой дар.
– Что?
– спрашиваем мы с мамой одновременно.
Солана дергает ее скудное платье, и я должен заставить мои глаза не задерживаться на ней.
Снова, почему она должна быть горячей?
– Мое тело может хранить ветер, если я позволю это. Что-то вроде накопителя. И Бури думают, что это поможет в следующем бою, давая им Арсенал, который не могут уничтожить Буреносцы, так что я пытаюсь собрать столько, сколько могу. Значит, мне нужно иметь столько открытой кожи, насколько это возможно.
Я не уверен, что моя мама не взбесится. Идея, что ветер кружит вокруг кожи Соланы или разговор о другом сражении.
Что бы это ни было, все, что она делает, это прочищает горло и говорит:
– Ты прекрасна.
– Спасибо, - бормочет что-то Солана, заправляя волосы за ухо, и, глядя на меня.
Я отвожу взгляд.
Моя мама берет первую сахарную вафлю из вафельницы и кладет ее на тарелку.
– Так, ты же любишь вафли, Солана?
– Э, ммм.
– Солана смотрит на ее ноги.
– Я не могу ничего есть.
Мамина улыбка исчезает и трудно не ухмыльнуться на нее.
Второй удар Соланы.
– Я возьму все, - говорю я маме, усаживаясь за стол.
Солана ерзает секунду перед тем, как она садится напротив меня, и моя мама ничего не говорит, когда она протягивает мне тарелку с огромной шапкой ягод и взбитых сливок, что я едва могу видеть вафли... именно так, как мне нравится.
– Я думал, что не есть - дело только для опекунов?
– спрашиваю я Солану, прежде чем откусить огромный кусок. Это даже лучше, чем я помню. Сладкие и хрустящие, но как-то тягучие как масло тоже.