Пусть сеятель знает
Шрифт:
– В общем, ты прав, - ответил Слава Валерию.
– Сила воздействия определялась настройкой человеческого мозга. Но, по всей вероятности, имели значение и другие факторы: состояние передающего мозга и всего организма спрута, состояние среды, посторонние шумы. Особое значение, очевидно, имела индивидуальность человека: один поддавался воздействию легче, другой - труднее. Мы узнаем больше, когда изучим пленки с осциллографов и регистраторов биотоков...
– А могли бы изучить осьминогов
– задумчиво сказал Валерий.
– Что теперь с ними будет?
В воображении людей появились замурованные пещеры, будто спруты снова пустили в ход пси-волны.
– Этого мы сами не решим, - проговорил Аркадии Филиппович.
– Соберется Президиум академии, потом - сессия ООН...
– А пока многие из них погибнут, - сказал Олег Жербицкий.
– Может быть, все. Ведь радиоактивность будет быстро понижаться...
В голосе Аркадия Филипповича зазвенели льдинки:
– Другого выхода нет.
– Хотя они могли бы нам пригодиться...
– продолжал свое Олег.
– Если бы люди вступили с ними в союз, они бы совершили роковую ошибку, - сказал Валерий.
– Дело ведь не только в том, что для существования спрутов нужна высокая радиация. Вспомните, с какой скоростью они размножаются...
На миг в его памяти возникли серые комочки, покрывшие стены, потолок, пол пещеры.
Слава поддержал его:
– Мы забываем, что в природе интенсивность размножения всегда связана с моральными нормами. Эти осьминоги неизбежно станут беспощадными хищниками, безжалостными даже один к другому. Вспомните о щуках. Хотя, извините, я забыл, что вы не ихтиологи. Так вот, щуки - самые хищные и ненасытные из рыб. Всегда голодные и всегда готовые к убийству, они поедают огромное количество рыбы - мальков и взрослых, чужих и своих, если свои - старые или обессиленные. Каждую весну щука откладывает сто тысяч икринок. Для гарантии выживания такому виду не нужны моральные преграды вроде любви и заботы о детях, снисходительности к слабым и больным, к старикам. Вы сами видели, как способны размножаться эти осьминоги. А теперь представьте, какими опасными хищниками они явятся для других существ, которых смогут употреблять в пищу. Учтите, что они вооружены лучше любых других животных. У них есть восемь рук с присосками и когтями, хищный клюв и яд, реактивный "двигатель" и умение перелетать на десятки метров, запас воды для путешествия по суше, дымовая, а вернее, чернильная завеса. Их способность маскировки не имеет равных в мире животных. У них есть огнеметы, инфракрасное зрение и, наконец, самое главное - способность телепатического воздействия, которую они могут усовершенствовать. Когда-то ученый Джильберт Клинджел утверждал, что если бы осьминоги сумели выйти на сушу, то стали бы хозяевами
Голос Славы стал таким же холодным, как голос Аркадия Филипповича.
– Я верю, что их дальнейшую судьбу будут решать настоящие гуманисты...
Валерий понял, что он хочет сказать. Ведь гуманизм означает вовсе не любовь к любому живому существу, а любовь к гомо сапиенсу, к человеку. "Пожалуй, на оборотной стороне медали "За гуманизм", - подумал он, следовало бы выбить: "Прозорливость и непреклонность". Но многие ли заслужили бы такую медаль?" Он спросил, обращаясь ко всем, кто находился сейчас в отсеке:
– Думаете, их не осталось нигде, кроме пещер? Вспомните, сколько контейнеров с отходами брошено в глубины океанов, сколько зарыто... Когда их бросают в пучины, то надеются, что океан похоронит надежно. Но как мало мы пока изучили океанские течения! Сколько сотен километров, например, тащило течение контейнер от берегов Америки, прежде чем бросить его в бухте? И сколько таких контейнеров находится в иных бухтах?..
– Будем надеяться, что в других местах этого не случится, - поспешно сказал Слава, но Валерий не согласился с ним:
– Надеяться мало...
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
– И это называется документальной повестью?
– возмутился Никифор Арсентьевич Тукало, поворачиваясь то к Славе, то к Валерию.
– Да вы же всюду сгустили краски, а некоторые события прямо-таки исказили. Но главная несуразица в том, что вы пытаетесь доказать, будто осьминоги угрожают человечеству.
– Меня неправильно поняли, - начал оправдываться Валерий.
– Я ничего не хочу сказать, я только делаю допущения. Это же художественный прием, гипербола. Если допустить, что наши октопусы размножались бы так интенсивно, как я показываю в повести...
– Если бы да кабы! Тогда бы и посмотрели, - сказал Никифор Арсентьевич.
– А пока мы не замуровывать их будем, а изучать, сохранять каждый экземпляр, как величайшую редкость, как феномен. Да и вообще...
– А вообще он правильно ставит проблему, - вступился за друга Слава. Конечно, в повести много вымысла, особенно в конце. Здесь он дал, так сказать, полную свободу авторскому воображению.
– Авторскому!
– фыркнул Никифор Арсентьевич.
– Скажите лучше безудержному. А как он меня обрисовал! Вот и получилась не документальная повесть, а какая-то фантастика!
– Погодите, это же мысль!
– обрадованно воскликнул Слава и повернулся к Валерию.
– Вот тебе мой совет. Назови свою повесть фантастической.