Пусть умирают дураки
Шрифт:
— У Арти есть девушка.
Несмотря на то, что она родила пятерых детей, выглядела Пэм очень молодо и имела прекрасную фигуру, была высокой, стройной. В чувственном лице ее было что-то от Мадонны. Родом она была из маленького городка на среднем Западе. Они познакомились с Арти в колледже, а отец ее был президентом небольшого банка. Никто в ее семействе на протяжении трех поколений не имел более двух детей, и ее родители считали героической жертвой то, что она родила пятерых. Они этого понять не могли, а я мог. Однажды я спросил об этом Арти, и он сказал:
— За этим обликом Мадонны —
Если бы о своей жене кто-нибудь другой сказал нечто подобное, меня бы это оскорбило.
— Счастливчик, — сказал я.
— Ага, — ответил Арти. — Но думаю, она испытывает ко мне жалость, ну, знаешь, из-за сиротского приюта. И ей хочется, чтобы я никогда больше не чувствовал себя одиноким. Что-то вроде этого.
— Ты просто счастливчик.
И вот теперь, когда Пэм выдвинула это обвинение, я немного разозлился. Я знал Арти. Обманывать жену было для него делом невозможным. Он не мог подвергать риску развала свою семью, которая столько для него значила.
Пэм всегда державшаяся прямо, сейчас ссутулилась; в глазах ее блестели слезы. Но она вглядывалась в мое лицо. Если у Арти был роман, единственный, кому он рассказал бы об этом, был я. И она надеялась, что мое лицо скажет ей правду.
— Это неправда. Вокруг Арти всегда вились женщины, и его это доставало. Он честнейший парень. Ты же знаешь, я не стал бы выгораживать его. Я не стал бы его закладывать, но и выгораживать тоже не стал бы.
— Да, это я знаю. Но он поздно возвращается домой, по крайней мере, трижды в неделю. А вчера вечером я заметила у него на рубашке губную помаду. А когда я ухожу спать, он поздно вечером звонит кому-то. Он не тебе звонит?
— Нет, — ответил я.
Тут я понял, что дело хреново. Может быть, это правда. Я все еще в это не верил, и должен был все выяснить.
— И он стал тратить больше денег, чего раньше никогда не делал, — сказала Пэм. — Ах, черт.
Теперь она плакала в открытую.
— Придет он сегодня к обеду? — спросил я.
Пэм кивнула. Я набрал номер Валери и сказал ей, что обедаю сегодня у Арти. Время от времени мне вдруг жутко хотелось увидеть Арти, и я навещал его, поэтому Валери не стала задавать никаких вопросов. Повесив трубку, я спросил Пэм:
— А на мою долю еды хватит?
Она улыбнулась и снова кивнула.
— Ну конечно.
— Я тогда поеду встречу его на станцию. И прежде, чем мы сядем обедать, мы обсудим все это начистоту.
Придав всему этому комический смысл, я заявил:
— Мой брат невиновен.
— О, конечно, — ответила Пэм. Но все же улыбнулась.
На станции, ожидая поезда, я почувствовал жалость к Пэм и Арти. Но в этом было чуть-чуть самодовольства. Всегда так бывало, что Арти выручал меня, и вот теперь мне придется его выручать. Несмотря на все очевидные факты, эту губную помаду на рубашке, поздние возвращения и телефонные звонки, непривычные траты, — все же я знал, что по большому счету Арти не виноват. Худшее, что могло бы быть — это какая-нибудь молодая девчонка оказалась столь привязчивой, что Арти мог дрогнуть — может быть. Даже сейчас мне трудно было в это поверить. К чувству жалости примешивалась и зависть,
Когда Арти сошел с поезда, он не слишком удивился, увидев меня. Я и раньше иногда, нанося визит без предупреждения, встречал его на станции. Мне было всегда приятно делать это, и он всегда был рад встрече со мной. И мне всегда было приятно видеть, что он рад увидеть меня, сидящего на станции и ожидающего его. На этот раз, внимательно приглядевшись, я заметил, что сегодня он не испытывает той обычной радости:
— Какого черта ты тут делаешь? — спросил он, но обнял меня и улыбнулся.
Для мужчины у него была потрясающе приятная улыбка. Точно так же он улыбался, когда был еще ребенком, и с тех пор ничего не изменилось.
— Я приехал спасать твою шкуру, — весело сказал я, — Пэм катит на тебя бочку.
Он рассмеялся.
— О Боже, снова она гонит эту чушь.
Ревность Пэм всегда вызывала у него смех.
— Ну да, — ответил я. — Поздние возвращения, поздние звонки, и вот, наконец, классическая улика: губная помада на рубашке.
Я был в отличном настроении, потому что, увидев Арти и разговаривая с ним, я сразу понял, что все ошибка.
Арти вдруг опустился на станционную скамейку. Он выглядел очень усталым. Я стоял рядом, и постепенно у меня стало появляться чувство неловкости.
Арти посмотрел на меня снизу вверх. На лице его было какое-то странное выражение жалости.
— Не волнуйся, — сказал я. — Я все улажу.
Он сделал попытку улыбнуться.
— Волшебник Мерлин, — сказал он. — Надел бы ты, что ли, свой вонючий волшебный колпак. Сядь, по крайней мере.
Он зажег сигарету. Снова я подумал о том, что он слишком много курит. Я сел рядом. Ах ты, черт возьми, думал я. Мозг лихорадочно перебирал варианты, как бы сделать так, чтобы у них с Пэм все уладилось. Одно я знал наверняка — что лгать ей я не стану, и не хотел, чтобы Арти ей лгал.
— Ладно, — сказал я. — Но ты должен сказать Пэм, что происходит, иначе она сойдет с ума. Она звонила мне на работу.
— Если я расскажу Пэм, то придется рассказать и тебе. Но тебе не захочется это услышать.
— Рассказывай, — сказал я. — Какая разница-то? Ты же всегда мне все говоришь. Как это мне может повредить?
Арти бросил сигарету на бетонный пол платформы.
— О’кей, — сказал он.
Он положил руку на мое предплечье, и я ощутил внезапный ужас. В детстве, когда мы оставались одни, он всегда таким образом успокаивал меня.
— Дай мне закончить, не перебивай.
— О’кей, — снова сказал я.
Я почувствовал, что лицо становится горячим. Что я сейчас услышу — об этом я мог только гадать.
— Последние два года я пытался найти нашу мать. Кто она, где она, кто мы сами такие. И месяц назад я нашел ее.
Я стал подниматься. Я выдернул свою руку из-под его руки. Арти тоже встал и попытался снова взять меня за руку.
— Она пьет, — сказал он. — Она красит губы. Выглядит довольно неплохо. Но она совершенно одинока в целом свете. Она хочет увидеть тебя, она говорит, что ничего не…