Пусть всегда будут танки

Хорсун Максим

– Ясен перец! – ответил Антон. – Да и что я могу рассказать: видел три танка без опознавательных знаков? Танкисты мне не представились?

– Если припрут к стене, – сказал марокканец, – соври, что вышел на «Лисе» погонять в «песочнице».

– М-м? – не понял Антон. – Зачем это мне?

– Так делают все, кто решил рискнуть в «Арене смерти» на незнакомом танке, – пояснил Глухарь.

Глава 11

«Я дарю тебе свой первый след на Луне!» – такую телеграмму собирался отправить Прокофьев жене,

чтобы поздравить ее с днем рождения. Но начальник особого отдела КГБ, курировавший работу НИП-10, полковник Рюмин лишь покачал головой да посмотрел на нашего командира, как на расшалившегося несмышленыша.

– Делай что хочешь, но никаких упоминаний о Луне быть не должно, – сказал Рюмин строго. – Убери два последних слова и отправляй.

Прокофьев хмыкнул.

– «Я дарю тебе свой первый след» – как-то слишком неоднозначно. Только морочить женщине голову.

– Допиши – «на простыне», – посоветовал с каменным лицом Рюмин.

Когда командир по пути на пункт управления рассказал мне эту историю, я не удержался и хихикнул. Но потом извинился и посочувствовал.

Что за деньки были! Все ходили в мыле. Спали и ели – как получится.

На Луне! Все-таки – на Луне. Без предупреждения, без фанфар и аплодисментов. В рабочем режиме, словно на заурядной тренировке. Да еще сразу после праздника: кто бы мог предугадать?

А этому – телеграмма жене.

– Как там Валентина? – спросил я. – Скоро вернется в наши степи?

Прокофьев замялся.

– Пока отдыхает у родителей в Одинцово. Надоели ей тараканы нашей общаги.

– У вас все в порядке? – спросил я, ощутив в тоне командира неприкрытую горечь.

– У нас-то все в порядке, – сказал он медленно. – Но вот ее родители… Сплошь интеллигенты-либералы, кичатся своей дворянской кровью, словно не знают, что гордыня – это смертный грех.

Нечто подобное мне уже приходилось слышать от других товарищей по службе. Я не имею в виду наш экипаж, но время от времени кто-то из ребят проговаривался о семейных проблемах. Не важно – здесь ли, в Калининграде, на Камчатке или на Ленинградском НИПе. Быть женой офицера – непростая работа. Спартанский быт, частые переезды, муж вечно занят на службе, зачастую и выходных нет – через какое-то время это все становится испытанием на прочность, которое проходит не каждая.

– В общем, ее старики считают, что дочь заслуживает лучшей судьбы, – договорил Прокофьев.

– Это же надо быть такими скотами! – Я хлопнул командира по плечу. – Не переживай, Ваня, жена тебя любит.

– Что ты, я и не думаю переживать, – сказал сквозь зубы Прокофьев. – И как назло – вагон работы…

На пункте управления все еще шла дотошная проверка всех систем нашей «Осы». К этому процессу подключился Контрольно-измерительный комплекс, куда стекались данные со всех НИПов и где стояли наши самые мощные ЭВМ. Периодически на связь выходили то отцы-полководцы, то конструкторы. Диагностика, на которую изначально отводилось четыре часа, длилась вторые сутки. Начальники требовали проверить, перепроверить, уточнить…

Алиев, Апакидзе и Дорогов продолжали работать.

Горобца, как и нас, отпустили на часик завести глаза, с минуты на минуту он должен был вернуться в пункт управления.

Я включил телеэкран и расположился поудобнее в кресле. Сначала я увидел светлое пятно, притом искаженное мелкой рябью помех. Затем появилась контрастность, и одно большое пятно стало множеством мелких. В общем, в моем распоряжении были все оттенки серого.

Мы уже знали, что «Оса» стоит носом к пологой рыхлой возвышенности, чуть накренившись. За возвышенностью простиралась терра инкогнита.

Посадочная ступень сослужила добрую службу. Она находилась прямо за нами: низкие опоры, опущенные аппарели, округлые топливные баки, открытая хлипкая на вид рама, острые штыри антенн. Это была не танковая обойма, а самая базовая рабочая лошадка, которая изначально разрабатывалась для доставки на Луну научных планетоходов Бабакина. После ряда усовершенствований этот нехитрый и надежный аппарат смог обеспечить нам мягкую посадку…

Но мы были не в обойме, а одни. Кто прикроет нас? Кто усилит? Кто доведет миссию до успешного завершения, если мы сойдем с дистанции?

– Похоже, у нас все благополучно, – сказал, потягиваясь, Алиев. – Но начальство в это не верит и ищет, в чем подвох. Кажется, их бы больше порадовало, если бы мы разбились в блин.

– Есть новости от Черникова? – спросил командира Апакидзе.

Прокофьев приподнял наушник.

– Черников желает нам приятного дня. С этого момента мы подчиняемся исключительно Минобороны. Научная часть нашей работы пока закончилась. Будем воевать.

Мы притихли, ожидая продолжения. Прокофьев потер переносицу, надел очки.

– В КИКе говорят, что наша посадочная ступень серьезно промахнулась. Мы не дотянули до расчетной точки почти пятьдесят кэмэ.

– Вот ё! – только-только вошедший в зал Горобец хлопнул по бедру. – Почему нам всегда везет как утопленникам?

– Будем выкручиваться, – проворчал Апакидзе.

– Гриша, мы находимся в Заливе Радуги, – сказал Прокофьев. – КИК работает над нашим новым маршрутом, но ты можешь им помочь.

Штурманы всех экипажей изучали прилегающие к Океану Бурь области на случай, если танковая обойма промахнется мимо цели. Что, собственно, и произошло. Прокофьев продиктовал координаты, уточненные телеметристами НИП-10, а штурман взял на карандаш и зашуршал картами.

– Ничего, ребята, – сказал, получив очередное сообщение из КИКа, командир. – Они скорректируют орбиту спутника, и мы получим картинку нашего квадрата.

И снова – ждать. На экране – куча лунного гравия, скорость – ноль, пробежка – шесть метров. Захватывающее начало захватывающего приключения… Хочется зевнуть.

На перекуре мы перехватили Янсонса. Тот излучал счастье, как печка-буржуйка – тепло, а круглые стекла очков поблескивали, как велосипедные катафоты в свете фар.

– Сели – как по нотам! – От волнения у него опять прорезался волжский говор, как после того раза, когда я дал ему в чайник. – «Красный Прорыв» в Океане Бурь, коллеги!