Пустое зеркало
Шрифт:
Климт проследил за его взглядом.
— Таков мой метод, Вертен. Вначале она позирует мне в чем мать родила, а затем я ее постепенно одеваю, накладывая один слой краски за другим. Это дает поразительный эффект.
— То есть все эти дамы позировали вам…
— Обнаженными, Вертен. Обнаженными. — Климт усмехнулся и налил ром в два непрозрачных бокала. — А что вас так удивило? До меня этот прием использовали и некоторые другие художники. Понимаете, так надо. Рисуя обнаженную натуру, я глубже проникаю ей в душу. А это позволяет мне изобразить ее не такой, какая
Вертен остановился перед почти законченным портретом. Невозможно было представить, что для него женщина позировала вначале обнаженной.
Климт протянул ему бокал.
— Давайте выпьем. Судя по вашему виду, это сейчас не помешает.
Вертен залпом выпил ром, закусив сыром. Они сели. Климт налил ему снова, а потом еще и еще.
Затем наконец спросил:
— Вертен, что вас беспокоит? Ведь мы друзья. Надеюсь, вы тоже так считаете. Когда я пришел к вам за помощью, вы откликнулись без разговоров. Теперь пришла моя очередь. Так что давайте, рассказывайте.
Вертен молчал, разглядывая дымчато-коричневую жидкость в бокале.
— А то, что я до сих пор не оплатил ваш счет за адвокатские услуги, так извините, — спохватился Климт. — Понимаете, сижу сейчас без гроша в кармане. Мне должны гонорары за несколько портретов, давно должны, но все задерживают. С теми, у кого приставка к фамилии «фон», всегда так. Но как только получу деньги, тут же вам пришлю.
— Да при чем тут деньги, Климт? — Вертен глотнул рома. Слова художника его растрогали. Он слишком долго варился с Гроссом в одном котле, и вот сейчас ему неожиданно захотелось высказаться перед этим славным человеком, а заодно и проверить, не являются ли их теории плодом воображения.
И он рассказал художнику все, что произошло после похорон императрицы Елизаветы. Не скрыл даже размолвку с Бертой. Климт сидел молча, не перебивал. Кот влез в открытое окно и устроился у его ног. Художник дал ему кусочек торта. Кот понюхал, но есть не стал и зажмурился.
— Да, дружище, вы рискуете жизнью, — произнес Климт, когда адвокат закончил. — Зачем разыгрывать из себя полицейских? Художники должны писать картины, а полицейские ловить преступников. Верно?
— А если полицейские на службе у преступников, тогда как?
— Вы действительно подозреваете эрцгерцога?
— Это одна из вероятных версий.
Они помолчали.
— Тут ясно одно, — наконец проговорил Климт. — Вам нужна помощь.
— И чем вы можете помочь?
— Надо подумать. Мой отец был художник-гравер. Я ему в юности помогал и по ходу дела выучился довольно прилично подделывать разные подписи. У меня вообще способность подмечать особенности почерка и индивидуального стиля художника. Знали бы вы, сколько раз я подделывал подпись отца на своих гравюрах.
Криминалиста они застали по-прежнему изучающим письмена герра Биндера.
— Посмотрите, Гросс, кого я встретил случайно на улице, — объявил Вертен.
Гросс оторвался от микроскопа, чтобы рассеянно поздороваться с художником.
— Он пришел
— Чем? — буркнул криминалист, снова приникнув глазами к окуляру.
— В анализе записки Биндера.
Гросс удивленно вскинул брови:
— Я что-то не понимаю, Вертен?
— Все в порядке, профессор, — вмешался Климт. — Вертен рассказал мне о ваших приключениях в Швейцарии. И не нужно беспокоиться. Я умею хранить секреты и готов вам помочь. Отплатить добром за добро.
Климт быстро рассказал Гроссу о своем уникальном навыке, который приобрел, работая над гравюрами, и гнев на лице криминалиста сменился интересом.
Он встал, выпрямился, потянулся.
— Да, граверы действительно большие специалисты по всякого рода подделкам, но пока в своих расследованиях я от них никакой пользы не получил. Вот что, Климт, давайте устроим соревнование. Но должен вас предупредить, я много и внимательно изучал графологию.
— Я в этом не сомневаюсь, профессор. А теперь позвольте мне взглянуть на документы.
Гросс протянул ему книгу заказов Биндера и его предсмертную записку. Изучать на ней отпечатки пальцев не было смысла, их там была тьма-тьмущая. Сколько еще надо ждать, когда наконец полиция проснется и осознает ценность дактилоскопии и будет осторожно относиться к вещественным доказательствам?
Климт взял в левую руку книгу заказов, а в правую записку и внимательно вгляделся. Затем положил их на стол и достал из кармана сюртука очки в металлической оправе. Зафиксировал их на носу и снова вгляделся, шевеля губами, как будто читая вслух. После чего втянул носом воздух, хмыкнул и протянул материалы Гроссу.
— Тут все довольно просто.
— Вот как? — шутливо изумился Гросс. — Расскажите.
— Предсмертная записка явная подделка.
Криминалист посмотрел на Климта с возросшим интересом.
— А как вы это определили? — спросил Вертен.
— Сейчас объясню, — сказал Климт, усаживаясь в кресло. Вертен и Гросс тоже сели. — Вообще-то работа эта неплохая. Человек знает свое дело и очень верно подметил особенности почерка герра Биндера. Например, букву «е» он пишет на греческий манер, как эпсилон. И вы заметили, как он в слове «скальпель» меняет в конце местами «л» и «е». Это есть и в записке, и в книге заказов. Так что тот, кто изготавливал эту записку, предварительно хорошо поработал.
— Но вы разглядели, что ее писал другой?! — радостно воскликнул Гросс.
— Конечно, профессор. От таких, как мы с вами, это ему скрыть не удалось.
Гросс кивнул, с уважением разглядывая Климта.
— Но если там все так аккуратно сделано, — сказал Вертен, — как вы поняли, что это подделка?
— Вот именно эта аккуратность меня и смутила, — пояснил Климт. — Почерк в книге заказов и в записке совершенно одинаковый. Четкий, разборчивый. — Он посмотрел на Вертена. — Я спрошу вас, если вы пишете свое последнее послание, собираясь после этого вставить револьвер в рот и выстрелить, ваша рука будет такой же твердой, как и когда вы заполняли бланк заказа на три десятка скальпелей?