Пустой Амулет

Боулз Пол

Вскоре я научился не приближаться к окнам и не отдергивать двойные шторы, чтобы взглянуть вниз на реку. Обзор был широкий, а вид живописный: заводы и склады на дальнем берегу Чао-Фрайя да вереницы барж, буксируемых вверх-вниз по грязной воде. Новое крыло отеля напоминало вертикальную плиту, номер находился высоко, и ни одно дерево не заслоняло его от ядовитого натиска послеполуденного солнца. К концу дня жара не спадала, а, наоборот, усиливалась: тогда река обращалась в солнечный свет. В красноватых сумерках все

там становилось мелодраматичным и запретным, но снаружи через окна по-прежнему проникал духовочный зной.

Брукс, преподававший в университете Чулалонг-корн, как фулбрайтовский стипендиат должен был регулярно посещать занятия по тайскому языку; в дополнение к этому он старался проводить большую часть свободного времени с тайцами. Однажды он привел трех молодых людей в ярких желтовато-оранжевых одеяниях буддийских монахов. Они молча вошли гуськом в гостиничный номер и выстроились в ряд: знакомясь, каждый соединял ладони и касался груди большими пальцами.

Когда мы разговорились, старший — Ямьёнг, которому было под тридцать, пояснил, что сам он уже посвящен в монахи, а двое других — лишь послушники. Тогда Брукс спросил Прасерта и Вичая, скоро ли их посвятят, но вместо них ответил монах.

— Не думаю, что они могут на это рассчитывать, — спокойно сказал он и уставился в пол, словно это была болезненная тема, уже набившая всем оскомину. Взглянув на меня, он продолжал: — У вас прекрасный номер. Мы не привыкли к подобной роскоши. — Голос у него был глухой, и монах пытался скрыть осуждение. Все трое кратко посовещались вполголоса. — Мои друзья говорят, что никогда не видели столь роскошного номера, — сообщил он, пристально наблюдая за моей реакцией сквозь очки в стальной оправе. Я сделал вид, что не расслышал.

Они поставили свои коричневые бумажные зонтики и сумочки, раздувшиеся от книг и фруктов, а затем разместились на кушетке среди подушек. Некоторое время они деловито поправляли складки своих одеяний на плечах и ногах.

— Они сами шьют себе одежду, — заметил Брукс. — Как и все монахи.

Я заговорил о Цейлоне: тамошние монахи покупают уже раскроенные одежды, полностью готовые к пошиву. Ямьёнг признательно улыбнулся и сказал:

— У нас здесь такой же порядок.

В одной стороне комнаты гудел кондиционер, а с другой через окна доносился рев моторных лодок. Я взглянул на троих гостей, сидевших передо мной. Они были очень спокойны и выдержанны, но, похоже, не отличались крепким здоровьем. Я заметил выступающие под кожей скулы. Возможно, болезненная бледность отчасти объяснялась тем, что брови и волосы выбриты?

Ямьёнг сказал:

— Мы рады возможности говорить по-английски и поэтому любим заводить иностранных друзей — англичан или американцев, не важно. Мы все понимаем.

Прасерт и Вичай кивнули.

Время шло, а мы все сидели, расширяя, но не меняя

тему разговора. Изредка я оглядывал комнату.

До того как они вошли, это был обычный гостиничный номер, где необходимо задергивать шторы. Присутствие же монахов и их замечания придали ему какую-то смутную тревожность: очевидно, по их мнению, я совершил большую ошибку, остановившись здесь.

— Посмотрите на его татуировку, — сказал Брукс. — Покажите ему.

Ямьёнг чуть оттянул одежду с плеча, и я увидел два сине-фиолетовых ряда мелких тайских букв.

— Это полезно для здоровья, — сказал он, взглянув на меня. Его улыбка показалась странной, но выражение лица вовсе не подкрепляло его слов.

— Разве буддисты не осуждают татуировки? — спросил я.

— Некоторые называют это пережитком. — Он вновь улыбнулся. — Слова, укрепляющие здоровье, считаются суеверием. Татуировку сделал мой настоятель, когда я был еще мальчиком и учился в вате.Возможно, он не знал, что это суеверие.

Мы собрались сходить с ними в ват,где они жили. Я достал из чулана галстук и, встав перед зеркалом, принялся его завязывать.

— Сэр, — начал Ямьёнг, — не могли бы вы кое-что объяснить? В чем смысл галстука?

— Смысл галстука? — Я повернулся к нему. — Вы хотите сказать, зачем мужчины носят галстуки?

— Нет, это я знаю: чтобы выглядеть, как джентльмены.

Я рассмеялся. Ямьёнг не отступал:

— Я заметил, что некоторые носят их с одинаковыми концами, а у других — широкий конец длиннее узкого или узкий длиннее широкого. Да и сами галстуки неодинаковой длины, разве не так? У некоторых оба конца даже спускаются ниже талии. Наверное, это имеет разное значение?

— Нет, не имеет, — ответил я. — Абсолютно никакого.

Он повернулся к Бруксу за подтверждением, но тот упражнялся в тайском с Прасертом и Вичаем, поэтому Ямьёнг промолчал и на минуту задумался.

— Разумеется, я вам верю, — любезно сказал он. — Но мы все думали, что каждый способ обладает разным смыслом.

Когда мы выходили из отеля, швейцар почтительно поклонился. До сих пор он не подавал вида, что догадывается о моем существовании. Люди в желтых одеждах пользуются в Таиланде авторитетом.

Пару недель спустя я договорился с Бруксом и нашими друзьями отправиться в воскресенье в Аюдхайю. Сама мысль о воскресных прогулках настолько мне противна, что пришлось буквально заставить себя. Аюдхайя находится всего в пятидесяти милях от Бангкока вверх по течению Чао-Фрайя. Для историков и коллекционеров это не просто провинциальный городок, а целый период и стиль — ведь здесь более четырех столетий размещалась тайская столица. Вероятно, она оставалась бы тут и поныне, не разори ее в восемнадцатом веке бирманцы.