Пустой мир. Кровь и честь
Шрифт:
Невеста еще не прибыла, по устоявшейся традиции она должна прилететь к храму через некоторое время после прибытия жениха, но Эдвард все же вошел внутрь, где его ожидали. Иконы и фрески, каким насчитывались уже тысячи лет, казалось, смотрели именно на него в этот момент со всех сторон, но все же осторожно подошел к алтарю, освещенном лишь несколькими восковыми свечами в человеческий рост высотой, над которым, распахнув в стороны крылья, стояла высокая статуя прекрасной женщины в тоге, с распущенными волосами и с закрытым шлемом лицом, сложившая руки в молитвенном жесте. Статуя Неба, которой и был посвящен храм. У ее ног, сгорбившись под весом тяжелого
– Подходи, сын мой, - хриплым голосом произнес жрец, поманив его сухим и морщинистым пальцем. Не смотря на отсутствие глаз, он отлично видел и запоминал каждого, кто входил в его обитель, - Встань передо мной…
Эдвард опустился на колени в двух шагах от алтаря и закрыл глаза. Старый жрец подошел ближе и принялся бормотать молитвы, окропив его святой водой. Древний язык, практически никому не понятный, заложенный в основы Культа Неба, звучал под сводами этого храма совсем по-другому, гротескно и пугающе, особенно из уст слепого старика в жреческих одеяниях. Голос его звучал совсем иначе, словно доносящийся из другого измерения, от другого существа, лишь надевшего на себя оболочку этого человека, дабы заглянуть в материальный мир. Пусть здесь и не было ничего жуткого, привычный обряд очищения, но Эдварда все равно пробрала дрожь. Он никогда не относил себя к верующим, и все же, появляясь здесь, все равно чувствовал себя не очень хорошо, мощь энергии мыслей миллионов верующих действительно наполняла это здание, наэлектризовывая воздух. Оставалось лишь ждать, когда молитвы закончатся, и выйдет отсюда с Изабеллой, полноправно называя ее своей женой, и обо всем этом можно будет наконец-то забыть.
– Открой глаза, сын мой, - сказал жрец, и Эдвард послушно посмотрел на него и на золотую чашу с водой, сейчас у старика в руке. Ожидание длилось всего лишь несколько секунд, прежде чем святая вода начала дымиться, а после и вовсе загорелась ровным желтым пламенем, - Так сгорают твои грехи, нынешние и прошлые, - сказал жрец, - Небо смотрит на тебя и видит в твоей душе великую судьбу… Встань, сын мой… - жрец отступил обратно к алтарю, оставив Эдварда в сомнениях по поводу только что произошедшего. Ни разу не слышал, чтобы во время подобных обрядов вода вспыхивала как хорошее топливо, но почему-то сам жрец в этом ничего удивительного не видел.
Успел только подняться, не отводя взгляда от жреца, когда в храм вошла Изабелла в сопровождении своего отца и матери, и Эдвард сразу же забыл обо всех сомнениях. В своем белоснежном свадебном платье она была настолько прекрасна, что не мог подобрать никаких слов, чтобы хотя бы приблизительно описать увиденное, и молодой барон почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Взяв за руку, принял ее у Рокфора, едва удерживающего слезы радости в глазах, и матери, которая плакала, ничего и никого не стесняясь, и подвел к алтарю, где их уже ждали.
Жрец, положив каждому ладонь на лоб, говорил долго, повторяя клятвы верности и долга, какие должны были произнести друг перед другом, прежде чем скрепить их первым поцелуем. Потом еще предстояло долгое повторение и освещения договоров вечного союза Карийского и Тристанского бароната, на основании которых и заключается их брак. Эдварду не хотелось выслушивать в этот день все сухие строчки долгого юридического текста договора, но это было необходимым злом, если не хочет, что
– Нарекаю вас мужем и женой, именем Неба и вечного Света, - наконец, закончил жрец, по очереди одевая им на пальцы обручальные кольца, - Ваши души отныне едины, сейчас и вовеки веков…
Первый поцелуй, настоящий, а не те мимолетные касания, что могли позволить себе не обвенчанные, для них был самым счастливым моментом, и хотелось, чтобы он длился вечно. Изабелла обняла Эдварда, от радости уже не сдерживая слез, а у него самого только и хватало сил, чтобы еще раз поклониться старому жрецу и выйти вместе с ней из храма на подкашивающийся ногах, слабо веря, что наконец-то прошел через все это, через все поставленные препятствия, все добившись столь долгожданной цели.
Снаружи уже ждали гости, встречавшие аплодисментами и громкими поздравлениями, желая счастливой и долгой жизни, счастья и всего остального, что только можно желать молодоженам. Эдвард и Изабелла махали им руками и счастливо улыбались, направляясь по красной дорожке, в конце которой уже ждал шаттл, готовый отправиться к новой резиденции Тристана. На высоте при желании можно было увидеть сигнальные огни аэромобилей новостных каналов, в прямом эфире ведущих передачу со свадьбы и готовящих будущие репортажи, но старались все же держаться вдали, не испытывая терпение тристанского барона, не особо желавшего, чтобы столь важный дня него день превратился в большую сплетню, какую бы пережевывали многие месяцы.
Сейчас, если честно признавать, Эдварду было глубоко все равно, как себя ведут все эти журналисты, слишком счастливым был в эту минуту, но один такой аэромобиль все-таки слишком обнаглел. На скорости снижая высоту, он направлялся прямо к дорожке, ведущей к шаттлу, буквально перерезая им путь. Это было уже слишком, мимоходом подумал барон, наблюдая его крутой вираж, и если этот журналист прямо сейчас не уберется с дороги, то проткнет его своей шпагой без всяких раздумий. Эдвард отпустил Изабеллу, обогнав ее уже на пару шагов, когда аэромобиль затормозил всего лишь меньше чем в полуметре над землей, открыв дверцу пассажирского места.
В следующую секунду тристанский барон потерял дар речи, поскольку из салона автомобиля на него смотрело перекошенное гримасой злобы лицо Респира, державшего в руках штурмовую винтовку. Эдвард, не успев даже понять, как сильно в этот момент испугался, бросился назад, надеясь хотя бы успеть закрыть своим телом Изабеллу, когда раздались звуки первых выстрелов и крики гостей, еще не совсем понимавших, что происходит.
Несколько сильных ударов в спину за доли секунды до того, как понял, что Изабелла на линии огня. Он пытался добежать, закрыть ее, подмять под себя, защитив от пуль, но темнота поглотила его вместе с последним отчаянным криком. Боли не было, только безумный страх за свою невесту…
***
Реальность возвращалась медленно, судорожно цепляясь за края его сознания, вытягивая обратно из бесконечной темноты туда, где свет и тепло. Что произошло, он не помнил, лишь только ужас и отчаяние еще бились в сознании, заставляя бояться того, что могло ждать его там. Он не хотел возвращаться, лучше вечно быть здесь, где нет ничего, ни боли, ни страха, ни потерь, но кто-то или что-то все равно тянуло его туда, на свет. Свет столь яркий, что нельзя было на него смотреть, глаза слезились, но лучи пробивались даже сквозь закрытые веки, ослепляя и очищая его душу…