Пустыня смерти
Шрифт:
Я шептала, рассказывая о том, как прекрасна ночная пустыня. О том, что бояться не стоит. И змея откликнулась. Я ощущала кожей, как и она, что надвигается буря, но именно буря нам сейчас и была нужна.
Именно буря, накатывающая и сметающая всё на своём пути. Поднятый песок должен был укрыть наши следы. Поднятый песчаный шлейф должен был стать нашей защитой и нашим пологом.
Я ощутила где-то едва-едва, как второй говорящий со змеями, попытался перехватить контроль, ощутила и как насмешливо огрызнулась змея. Я была не просто сильнее,
Как сильно изменилась моя жизнь! Как быстро и как страшно она перешла от совершенно обычного размеренного существования хорошего змеиного проводника к чему-то несоизмеримо большему. Но я по-прежнему оставалась лишь песчинкой в Аррахате.
Рамир смотрел на происходящее удивлённо и терялся в догадках, где всё это скрывалось. Я ощущала его изумление и недоумение как своё собственное и могла его понять. Действительно, сложно было себе представить, что вот такое кроется за непримечательным внешне фасадом… Танцовщицы!
Захохотав от собственных мыслей, я запрыгнула на шкуру змеи, протянула Рамиру руку.
— Конечно, я найду и без тебя. Но всё же лучше идти туда, не знаю куда, с проводником. И хочешь ли ты действительно прервать своё пограничное состояние и стать частью бесконечной силы? Или ты хочешь продолжать жить, как есть? И мы совершим такую поездку немного позднее?
— Когда ты так говоришь… Мне хочется верить, что это возможно. Что ты можешь… пройти туда и увидеть то, что там сокрыто, — Рамир рвано оглянулся за плечо, принял мою руку. — Поверим тебе и твоему обаянию ещё раз, Танцующая Зеоннала.
Змея торжествующе махнула хвостом, я проследила, как разлетаются в разные стороны члены змеиного братства. Серьёзных ран — ноль. Но пока они соберутся с силами, мы будем уже очень далеко. А там зазвучит буря…
Я слышала молчаливую просьбу всей пустыни не ходить, вернуться. Кому как не маме было знать, что я действительно потерянное дитя, что я пройду к границе.
Но при этом она не просила меня остаться. Она не просила меня вернуться. Она молчала. И в этом молчании я чувствовала отчаянную мольбу, отчаянную тоску…
Но вернуться я не могла. Уже не могла.
Только тёмный хвост змеи мелькнул в накатывающей волне душного пылевого облака. Буря шла вначале по нашим шагам, потом пошла рядом, укутывая своим покровом и размывая мир вокруг. А потом стала нашей частью.
«Это — то немногое, что я могу сделать для тебя», — шепнула мне пустыня.
Я улыбнулась. Кому как не маме было понять, чего мне хочется? Она прочитала в моём сердце отчаянное желание — и… выполнила его.
Буря влекла нас туда, где всё могло обрести своё логичное завершение — к Долине смерти. То самое, единственное желание, которое было во мне — это чтобы всё закончилось. Так или иначе, с тем или иным результатом. Но просто закончилось.
Оставив на управлении
Всю ночь змея летела на крыльях бури, а утром мы уже были на месте.
Рассветные краски рыжей Меды красили серые топи в едва уловимый оттенок янтаря, такой же — как мои волосы. И серо-янтарные поля простирались далеко-далеко, насколько хватало взгляда. У края горизонта они переходили во что-то сияющее, белое, колючее. На что смотреть было больно и страшно.
Змея урчала, увидев уже маленького песчаного барашка, приготовленного для неё.
А Рамир, сняв меня на край зыбучих песков, тихо сказал:
— Дальше только пешком.
Пешком так пешком. И мы пошли.
Пошли оба. Что я, что Рамир. Здесь ему не помогало то, что он мёртвый. Некие силы притягивали его к земле, удерживая его во власти песков так же, как и меня. И боль мы ощущали одинаковую: разве что только от него не оставалась цепочка кровавых следов.
А от меня оставалась.
Острые сколы, спрятанные в зыбучих песках, больно ранили. Вначале это были лишь царапины, затем — ранки, затем уже рваные раны.
Кровь я ощущала, а вот боли — нет.
Кажется, она была, но недостаточная для того, чтобы я в полной мере прочувствовала всё, что она несла в себе.
Рамир молчал. Молчала и я. У нас было столько тем для разговора! Но в этом окружении разговаривать не хотелось.
Было вокруг такое — давящее ощущение, здесь не любили чужаков, особенно живых. Особенно женщин. Особенно таких, как я. Я ощущала зло вокруг, ощущала равнодушие и чужой тупой интерес.
Рамир этого не замечал, видимо, из-за своей природы. Мне же было отчётливо всё равно. На основе слов привидения, на основе того, что я видела в том — чужом сне, я предположила, что увижу и по сторонам особо не смотрела. И всё же — этого было недостаточно. Чужих слов, собственного представления.
Здесь не было ничего особенного. Совершенно.
Была только белая-белая пустынная гладь, тянущаяся ровной поверхностью шуршащих окатышей, костяных осколков, костяной пыли. Когда мы смотрели на это место со стороны зыбучих песков, оно казалось маленьким-маленьким. А когда вошли внутрь — бесконечным.
— Это шаманы… так сделали… — дыхание начало сбиваться уже даже у Рамира, хотя мы ещё не прошли и половину пути. — Надеялись защитить тех, кто живёт в Аррахате. Зеоннала, зачем тебе сюда?
Я молчала. Я не знала сама. Но чем ближе мы подходили к центру, тем чаще я слышала чужие злые слова, чужие голоса, то требующие от меня чего-то, то о чём-то просящие. Рамир их слышал, я видела, как он то и дело вздрагивал. Но для меня, сейчас сосредоточившейся на том, чтобы дойти, слова были чем-то вроде змеяза для не говорящих со змеями. Понятно, что есть звук, есть его источник, но что именно этот самый источник от тебя хочет — большой вопрос.