Пустыня смерти
Шрифт:
На исходе первой ночи губы начали кровоточить, и горько-солёные капли крови были единственной влагой в этом засушливом аду.
Но боги отказались принимать жертву. Не угодил им змеиный выкормыш. Жертвоприношение оказалось неудачным. И милость богов от нашего аула отвернулась окончательно.
Как бы далеко охотники не уходили, они возвращались ни с чем. Купить еду было негде, в ауле начался голод. Умирали дети и старики — хранители знаний. Жили на воде, да запасах вяленых корнеплодов, выращивавшихся для охотников.
А затем случилась
Брать воду в реке было нельзя, там она была грязной и не подходила для питья. Её даже для стирки не использовали. Нужен был другой выход.
Старейшине аула пришлось идти на поклон к главе аула Песчаных крыс. Доступ к своему колодцу крысы дали на десять лет, взяв живую дань. Аул отдал пять подростков. Четырёх мальчиков и девочку, а ещё неприкаянного ребёнка. Вот этим ребёнком и была я.
Пустынникам я приглянулась за свою внешность.
Дети аула ходили с церемониальными причёсками. А я бегала по песчаным насыпным дорожкам с распущенными волосами ниже пояса. Никто меня не выбрал, я никому не была нужна. И я — как глина в умелых руках, могла стать кем угодно. А ещё я очень сильно отличалась от других детей.
Мои все сверстники были крепко сбитые, с кожей ярко-алого цвета. Их глаза были широко поставлены, нос выделялся на лице толстой картошкой. А их брови и ресницы давно уже были опалены на торжественном огне.
Естественно я никогда не подходила к этому огню и близко. Кто бы подпустил выкормыша к камню богов? Обычные дети приходили к нему, когда входили в пору зрелости. Второй раз брови и ресницы опалялись после свадьбы.
Я была в ауле отчасти изгоем, поэтому меня никогда не брали на обряды и проведение ритуалов. Кажется, шаман меня жалел, но только его мнение ничего не меняло.
И мои яркие янтарные ресницы, и брови такого же цвета вразлёт, и волна янтарной гривы — все это показалось продавцу достойным товаром. В родном ауле от меня избавились даже с удовольствием, подумав о том, что источник проклятья переходит в другой аул.
К сожалению, это было ложное мнение. Мой родной аул перешёл дорогу крупному соседскому аулу, и его сравняли с песком через пару месяцев после того как меня купили.
В ауле Песчаных крыс старейшина долго не думал над моей судьбой. Ему было достаточно одного взгляда на живую дань, и наша участь была решена. Девочку в домашние рабы. Двух мальчиков в убийцы, двоих — в телохранители. А я стала воспитанницей сухопарой Альзин.
Я оказалась в эпицентре торговой жизни, я стала будущим товаром.
Моя личная мучительница десять лет пыталась сделать из меня наложницу, достойную гарема влиятельного горожанина. Я не поддавалась обучению. Я не хотела становиться чьей-то постельной игрушкой и упиралась руками и ногами.
И на меня махнули рукой. Нет, меня не оставили в покое, не отправили в другое место. Меня все так же готовили к продаже. Внешний вид был дорогим товаром, даже без совокупных достоинств в виде положенного обучения.
Таких
Да, я знала, что меня продадут именно в этом качестве. И ничего не могла с этим поделать. Я не думала о побеге — сбежать было невозможно. Мучительная смерть раз в цикл очередной мечтательницы была достаточным уроком для остальных.
Но даже так я не собиралась сдаваться и мириться с участью слабовольной ублажательницы. Нет уж. Я хотела подороже продать свою жизнь. И пусть потом умру, но добровольно никому не сдамся!
К тому же умершему в мучениях, как обычно умирали проданные из аула смертницы, боги Раяра даровали счастливое перерождение. В новой жизни я надеялась открыть глаза мужчиной.
Меня манил бескрайний мир воинского искусства! Я мечтала о мече с той же страстью, с которой девочки-воспитанницы Альзин мечтали о хорошем господине. Именно поэтому я делала все, чтобы попасть под наказание. Провинившихся приковывали на весь день у позорного столба.
Других там нещадно пороли, а вот девочки-наложницы оставались там в духоте и жаре. А ещё там же тренировались под присмотром мастеров военного дела мальчишки. И они не могли устоять. Бранные слова и насмешки дождём сыпались на девочек. Хватало одного-двух наказаний, и девочки старались изо всех сил, чтобы под них не попасть.
Мне было все равно. Я не слышала слов, да и первое время моя красота была настолько экзотичной, что мальчишки молча любовались. А потом они ко мне привыкли.
Я же, забыв обо всем, смотрела за уроками воинского искусства. Я смотрела жадно на мастеров, впитывая каждое их слово. А когда на ночь меня бросали в змеиный карцер, я учила увиденные движения до ломоты в костях, до боли в мышцах, до сорванных ногтей. До упора, пока знание не становилось моим.
Однажды, мне повезло. Я висела на позорном столбе, когда приезжий мастер принимал зачёт по воинскому мастерству у наших мальчиков. Как он их швырял! Никто, даже самый сильный из нового набора не выстоял против него даже минуты!
А я знала, что мне на это хватило бы умений! Знала, что могла бы выстоять там, против него. Я бы могла с лёгкостью увернуться. Мне даже не составило бы это особого труда. У меня было прекрасное тело. Танцы подарили мне гибкость, а ночные тренировки помогли мне развить координацию. Возможно, я заблуждалась, но выяснить это мне так и не удалось.
Оглядевшись вокруг, мастеру внезапно увидел меня. Видимо ему захотелось унизить учеников, поставить их на место, в последнее время мальчики много о себе возомнили. И приезжий мастер приказал меня расковать. Ключ от кандалов был у Альзин, и её вызвали с уроков. Наставница, в злобе подпрыгивала, махала руками и кричала, что никто, ни за что, никогда не посмеет портить шкуру её девочек.
Мастер потребовал — тогда покажи сама. И Альзин замолчала, словно её огрели по голове мешком, или она потеряла сознание.