Пустыня
Шрифт:
— Никудышный? Это виконт де Бражелон — никудышный?
— Никудышный и никчемный, — подтвердил я.
— Позвольте, но… Во второй книге, той, что двадцать лет спустя, он вполне себе ничего пацанчик, — сказал Анатолий.
— Во второй книге идет тысяча шестьсот сорок девятый год, виконту пятнадцать, и для пятнадцати лет он хорош, не спорю. Можно сказать, пионер-герой. Но дальше, в «Десяти лет спустя», на дворе тысяча шестьсот шестидесятый, то есть ему двадцать пять или, скорее, двадцать шесть. Твой ровесник, Анатолий.
— И что? — переспросил Карпов.
— С первых же страниц Атос отчитывает его за встречу с молодой Лавальер, а де Бражелон только краснеет и оправдывается, мол, невиноватая я. В двадцать шесть лет! Граф де ла Фер полностью подчинил его себе и руководит всем — куда идти, кому служить, что надеть… А виконт только краснеет, бледнеет и старается угодить отцу. Совершенно безвольная личность.
— И откуда ты все это помнишь?
— Я ведь редактор литературного журнала. Приходится соответствовать. И в августовском номере у нас дискуссия о мушкетерской трилогии Дюма.
— В августовском? — загорелся Анатолий. — У тебя есть августовский номер?
— Откуда? Просто я готовил материал. Он, материал, ведь готовится загодя.
— Интересная у тебя работа, — мечтательно сказал Карпов. — И с писателями знаком?
— С Пушкиным на дружеской ноге, — подтвердил я.
— А серьезно?
— Тех, кто в нашем жанре пишет, знаю. Многих лично. Наш жанр — это острый сюжет. Фантастика, приключения, детективы.
— А Брежнев — тоже острый сюжет? — не преминул поддеть Спасский.
— А вы почитайте, — посоветовал я. — Вот вернетесь домой, и почитайте. Очень интересно и поучительно. Особенно для де Бражелонов.
И мы продолжили трапезу. Не спеша, размеренно, даже тянули время. Потому что делать — ну, совершенно нечего. Есть да спать. Идеальный обед на полторы тысячи калорий должен длиться полтора часа. Научный факт.
— Ну, молодежь, оставляю вас, — сказал Спасский.
— В карты пошел играть наш де ла Фер, — прокомментировал Карпов. — Я и сам учусь потихоньку. Уже триста долларов проиграл.
Играют здесь только на наличные, а наличности у всех не очень, чтобы очень. Потому разорение в духе Коленьки Ростова никому не грозит. Но мне это неинтересно — в карты.
— Что-то устал я тоже, — сказал Карпов. Сегодня он, как и в предыдущем туре, сделал ничью, и биться за злато-серебро, похоже, не будет. Ну, а третье место у него никто не отнимет, вряд ли.
— Все устали.
— По тебе не скажешь. И аппетит есть, и желание играть.
— Желание у меня так себе. На троечку. Все-таки двадцать пять туров позади…
— Я и раньше стройным был, а теперь… — Карпов уныло ковырялся в тарелке фруктового салата.
Да, Карпов за турнир потерял килограммов шесть, не меньше. И ещё пару потеряет.
— Есть у меня дома
— Но я стараюсь…
— Фрукты — это, конечно, прекрасно. Мы, северяне, ценим фрукты на вес золота. Ну, почти. Вспомни, почем на базаре мандарины, вспомни и вздрогни!
— Мандарины…
— Ты теперь, конечно, в Америках живешь, там цитрусовыми свиней кормят, но преклонение перед фруктами никуда не делось. Что в детстве заложили, назад не выложишь.
— Так что, фрукты нехороши, что ли?
— Хороши, конечно. Но мяса не заменяют. Тебе что, на фрукты налегать посоветовали?
— Ну… Ну да. Витамины, фруктоза…
— И витамины есть, и фруктоза есть, а вот с жирами и углеводами — не очень.
— Они вредны, жиры, — сказал Карпов. — Всем известно.
— Правда? Это в Америке так считают?
— Почему в Америке, меня в Союзе академик Амосов консультировал.
— Академик Амосов — человек эпохи Возрождения. Талантище. Титан.
— Но? Должно же быть «но»?
— Никаких «но». Титан однозначно. Уровня Леонардо да Винчи. Однако критерий истины — практика. Мозги любят жиры! Жиры как смазка, без них мозги начинают скрипеть и дымиться, — и я принялся за страсбургский паштет.
Анатолий слюнки глотал, но держался.
— Куда всё-таки делся Георгиу? — спросил он, отведя взор от моей тарелки.
— Сам гадаю, — я перешел к мидиям. Нет, порция маленькая, пятьдесят граммов, но мозгам хватит. В мидиях — микроэлементы!
— Спрятался?
— Вероятно. Выйти из гостиницы незаметно для портье трудно. Я бы сказал — невозможно. Через служебные выходы? Но те либо заперты, либо там персонал. Да и куда может пойти европеец в Джалу? Мы тут как пингвины на снегу — издалека заметны.
— Тогда где?
— Ты сам сказал — прячется.
— Но где? Его номер проверили!
— Думаю, он прячется в чужом номере.
— Чужом?
— Ну да. С кем-нибудь договорился, и прячется.
— С кем?
— Этого я не знаю. Сколько у меня турниров за душой? Тем более, международных? Тем более элитных? Мало. Потому взаимоотношения шахматистов для меня неясны. Вот Борис Васильевич, тот может знать, — и я заказал мороженое. Шоколадный пломбир.
Карпов подумал-подумал, и решился. Тоже взял шоколадный.
И только мы принялись за мороженое, как вернулся Спасский, а с ним и Георгиу.
Румынский гроссмейстер нетвердым шагом подошёл ко мне.
— Уважаемый господин Чижик! Примите мои извинения за неявку на игру! Я ни в коей мере не хотел вас огорчить, тем более оскорбить. Просто не смог явиться. Не нашёл сил выйти на игру. Я вынужден прекратить свое участие в турнире. Ещё раз извините!
Он поклонился, развернулся — и чуть не упал. Борис Васильевич поддержал его, а потом повел к выходу.