Шрифт:
Силецкий Александр
Пустырь... Лизавета
Были безлунье и поздний час - наверное, к полуночи, когда мы, взмокшие под тяжестью треклятых рюкзаков, разбитые дневной ходьбой, добрались наконец до хутора.
Между прочим, это ерунда, будто случаются глухие ночи, когда уж вообще ни зги не видно даже на открытом месте. Мы различали, хотя нет, скорее попросту угадывали смутные очертания строений, странно похожих на склепы: таких же темных, безмолвных и неподвижных, будто вросших в камень и глину, прилипавшую, причмокивая, к башмакам, в которой каждый наш шаг, вероятно, оставлял глубокий
– Видишь дом?
– спросил Сергей.
– Да тут сам черт не разберет, где дом, а где сарай! Поналепилиs Куда стучаться будем?
– А все равно. Давай вот в этот, самый ближний. Уж надеюсь, не погонят.
– Дурацкий хутор. На пустыре, ни одного огняs И тишинаs Хоть бы собаки повыли.
– Луны нет, - философски заметил Сергей.
Я только вздохнул.
Ни забора, ни даже захудалого плетня не было возле дома: подкрадывайся, подходи с любой стороны, стучись, как говорят, в любую дверь, и мы, оскальзываясь, двинулись к чернеющему склепу, чтобы вломиться в него, сказать всем "здрасьте" и угомониться до утра.
А дальше поглядимs
Мы долго шарили по стенам, отыскивая вход, натыкались друг на друга, ругались распоследними словами, и казалось, нет нам дороги в этот то ли дом, то ли сарай, казалось, мы вечно будем ощупывать каждый дощатый квадратный метр, и время остановит свой бег, и тишина, точно диковинный моллюск, прилипнет к нашим телам, чтобы всверлиться в них, как в раковины, прилипнет, неотступно следуя за нами, и бесконечно будут ночь, ночь, ночь и холод (теперь-то, резко сбавив шаг, мы ощутили его вполне).
Но наконец дверь нашлась, и я тихонько постучал - минута, другая никакого ответа, тогда я забарабанил что есть силы, и тут дверь сама отворилась.
Удивительно, как это в наше время люди забыли запереться на ночь?!
Или просто здесь кого-то ждут, а мы, незваные, явились раньше уговоренного срока?
Мы вошли, попали в сени, под ногами что-то хрустнуло, на нас пахнуло теплом и тараканами.
– Чудесно, - проворчал Сергей, - тараканы - это от цивилизации. Надеюсь, нас поймут.
Но не успели мы и шагу сделать дальше, как другая дверь, что вела из сеней в дом, с тихим скрипом распахнулась, в глаза побежал тусклый свет керосиновой лампы, и на пороге возникла худая женская фигура, темный силуэт в длинном балахоне - ну вот, разбудили человека, с постели подняли, ах, до чего нехорошоs
– Извините, - робко начал я.
Но Сергей, зная наперед, что я могу расшаркиваться три часа, деловито перебил:
– Здравствуйте! Переночевать не пустите?
– Кто такие?
– осведомилась женщина сипло.
– Да туристы. Из столицы. Студенты. Каникулы у нас. Вот, ходимs
– Из столицы, - задумчиво повторила женщина, почесав нога об ногу. Студентыs
– Ну да!
– радостно подтвердил Сергей.
– Нам только переночевать. Завтра же уйдем.
– Из столицыs Ишь ведь какs А дров наколете?
–
– И бочку водойs
– О чем речь, мамаша?! Сделаем!
– Колодец-то совсем стал ветхийs - с сомнением пробормотала женщина.
– Вот колодец мы чинить не будем. Не умеем, - непреклонно заявил Сергей.
– А остальное, что понадобится, сделаем. Заметано!
– Ну, заходите, - согласилась как бы нехотя хозяйка, отстраняясь от двери.
Мы шагнули в дом и, с наслаждением скинув на пол рюкзаки, огляделись.
По периметру комнаты стояли довольно широкие лавки, у дальней стены громоздилась печь, облупленная и вся в саже - даже при свете керосиновой лампы это было заметно; одно маленькое оконце с темно-коричневой (или черной?) в белый горох занавеской, точно картинка без рамы, выделялось в сплошняке голых оструганных досок; посреди комнаты высился грубо сколоченный стол с четырьмя табуретами по сторонам; а в углу, слева от печи, висела большая закопченная икона с тусклой лампадой. Все, ничего в комнате больше не было, если не считать массивного сундука с тремя запорами, что притулился справа, возле самой двери, да старой, пузатенькой керосиновой лампы на столе.
Потолок был низкий, темный, и комната была длинной и темной, по сути дела нищенской, и воздух был спертый, хоть вешай топор: пахло все теми же тараканами, потными ногами и чем-то пригорелым.
Я глянул на Сергея, он - на меня и ободряюще кивнул: дескать, ничего, старина, не пропадем, перезимуем, нам-то что, одну только ночь, а люди, поди ж ты, всю жизнь вот так коптят, ничего, старина, креписьs
И тут мы увидали вторую женщину. Она возникла вдруг, из самого темного угла, из-за печи, и, шлепая босыми ногами по давно не мытому дощатому полу, плавно, будто крадучись, направилась к нам.
– Ага, явление второе, - шепнул насмешливо Сергей.
– Здравствуйте!
Женщина подошла совсем близко и остановилась.
Волосы ее - не то седые, не то почти бесцветные - изрядно растрепались, а глаза смотрели дико и бессмысленно, глядели куда-то мимо, поверх наших голов, и ни один мускул не дрогнул на ее лице, словно это было вовсе и не лицо, а так, восковая маска, где запечатлелись навсегда три равнозначных выражения: тоска, покорность, страх.
Нам сделалось не по себе, хотя, какое там, просто жутко стало при виде этого лица, измученного, жалкого, и трясущихся костлявых пальцев, что бездумно теребили, сминая и распуская, платье над обвислыми грудями.
– Из столицы они. Студенты. Переночевать хотят, - пояснила женщина, впустившая нас, и только теперь мы заметили, как похожи они: сестры, наверное.
– Из столицыs - точно заклинание, повторила она.
– Вы садитесь, место есть. Устали ведь?
Ну и ну, подумал я, ну и нуs
Мы присели на табуреты возле стола, странная женщина тотчас отошла, а сестра ее, шумно всплеснув руками, вдруг засуетилась.
– Ну как там, как там?
– беспрерывно спрашивала она, одновременно отпирая сундук и извлекая на свет божий крынку с молоком и остатки усохшего пирога.
– Вы ешьте, ешьте, с дороги-то, небось, оголодалисьs Мы люди небогатые, что Бог послалs Ну, а в столице-то как?