Путь Абая. Том 1
Шрифт:
Видно было, что Жумакан упрекает всех кереев и что эта тяжба крепко поссорила оба племени. Такой разговор мог вконец испортить настроение гостей, и Абай прекратил расспросы.
Появился кумыс, и все оживились. Кое-кто из гостей заговорил о том, что сейчас самое время послушать песни. Шаке сидел, тихо перебирая струны домбры; Абай взял ее у юноши и протянул акыну Байкокше, приехавшему из Кзыл-Адыра вместе с Такежаном. Здесь акын поселился в юрте Оспана, но бывал всюду, знал все слухи и время от времени делился с Оспаном своими наблюдениями.
— Все они
Оспан с любопытством слушал новости Байкокше.
— Как ты узнаешь все их дела? — спросил он акына. — Ведь они берут из-под полы, договариваются тайком и получают темной ночью… Знахарь ты, что ли?
Байкокше открыл ему свою уловку.
— Только не говори никому: я просто стараюсь дружить с шабарманами всех волостных, — разве не через их руки проходит все, что дают и берут? Они от меня ничего не скрывают. А от посыльных других управителей они знают все проделки их хозяев и тоже мне рассказывают…
Приняв домбру из рук Абая, Байкокше запел тут же сложенное приветствие собравшимся. Развеселившись от выпитого кумыса, волостные сопровождали его пение шумными одобрительными возгласами:
— Молодец!.. Из всех нынешних акынов — он первый!
— Пой, соловей!.. У него старая школа, сразу видно! Байкокше, хмурый и тощий, пел, даже не подымая век, — видно было, что все эти похвалы не производили на него никакого впечатления и не льстили ему. После первой песни-приветствия он изменил напев, и слова изменились вместе с ним. Теперь он пел о другом: «Ты достиг цели, стал знатным, добился власти. Если ты честный человек — не обижай бедного, не покровительствуй злодею, не отдавай робкого ему на растерзание. Не обирай в жадности народ, не губи его счастья, не виси у него на шее». Он не назвал ни одного имени, но каждому было ясно, что весь яд этих слов предназначался большинству из сидевших в юрте волостных.
Этой песне ни один из них не выразил одобрения. А самоуверенный и наглый Молдабай просто обиделся.
— Вы не думайте, что этот Байкокше — и вправду кокше, [166] — сердито сказал он. — Он себе на уме — тишком-тишком, а доберется до тебя и мигом очернит твой труд!
— Не лучше ли слушателям придержать язык? — рассмеялся Асылбек. — Акын скажет — на многое свет бросит!
Волостные, недовольные песней, пытаясь перевести разговор на другое, стали громко шутить друг с другом, но Абай снова привлек общее внимание к акыну:
166
Кокше — название рода; буквально означает: темный, скромный.
— Тем и ценна песня Байкокше, что это не лесть просителя, не славословие бродяги-нищего, — сказал он. — Это острый глаз всего народа, голос народный, говорящий
— При чем тут народ? — вспылил Такежан. — Никакой народ не поручал ему говорить такими словами, горькими, как яд! Это уж его самого бог наградил злобным нравом!
Исхак и Тойсары поддержали его:
— Не путайте его с народом! Его злоба для народа — зараза!
— Чесоточный конь обо все трется!
Абай только усмехнулся.
— А кто без ропота слушает правду? — весело ответил он. — Ваши слова прямо говорят: не лезь с правдой, рассердишь! Где уж нам народ слушать, если один Байкокше нас из себя выводит!
— Байкокше — не народ! — не унимался Такежан.
Но акын, до сих пор молча слушавший спор, тихо перебирая струны домбры, теперь вмешался сам:
— Э-э, нет, волостной мой! Байкокше как раз и есть народ! Другое дело, что вам-то слушать его не по нутру, а Байкокше только повторяет то, что говорит народ…
— Ну, коли так, спой мне в четырех строках, все что говорит народ! — с издевкой сказал Такежан. Остальные подхватили его слова, осыпая акына и Абая колкими насмешками.
Абай, подзадоренный, с улыбкой взглянул на Байкокше.
— Ну, что ж, тянуть нечего, Байеке, я начну, а ты заканчивай! Давай ответим им, что говорит про них народ! И он громко начал:
Густою травой жайляу в низинах покрыт, На легкое счастье родится иной жигит…Акын сидел на корточках. Он привстал, насмешливо поднял брови и быстро закончил в лад Абаю:
Поставят за ловкость его волостным — Он только взятки берет, пока не слетит!— Вот что говорит народ! — добавил он и, взглянув на Такежана, громко расхохотался. Острое слово вызвало вокруг невольное шумное одобрение. Такежан вспыхнул и отвернулся.
— Болтун! — буркнул он. — Чтоб тебе язык припалило… Абай покатывался со смеху. Потом, поднявшись с места, он сказал на прощанье:
— Молдабай, видно, ошибся: для волостных это не Байкокше, а Жайкокше!.. [167] —и он вышел из юрты с тем же громким смехом.
167
Ж а й — гром.
Волостные насупились. Так жирные гуси и дрофы, заметив реющего над ними сокола, затихают и прижимаются к земле. Оспан, увидев, что шутка акына обидела большинство его гостей, недовольно сказал Байкокше:
— Ну, хватит! Помолчи! — И начал сам разливать по чашкам кумыс.
Шубару тоже стало неловко и за дядю и за приглашенных им аткаминеров.
— Чтоб у тебя язык высох, Байкокше! Разве прямодушие в том, чтобы издеваться над другими? Где ты научился забывать приличия и, поев угощение, плевать в посуду? — сказал он.