Путь Абая. Том 2
Шрифт:
А в это время председатель с двумя членами суда обсуждали порядок ведения дела Азимовой, — оно было запутано, чревато всевозможными осложнениями и требовало осторожного подхода. Только к вечеру судьи пришли к единодушному мнению. В зал заседания, куда допустили очень немногих из публики, привели подательницу прошения Макен, и председатель объявил, что окружной суд «в порядке исключения» принял для рассмотрения дело Азимовой, бежавшей из степи и обратившейся с просьбой о защите ее прав по законам Российской империи.
— В интересах дела, пока будет вестись следствие, — сказал председатель, —
Так закончился этот смутный день, начавшийся кровопролитием в доме грузчика Абена. Макен оторвали от близких и друзей, и несчастная девушка, ставшая причиной раздоров и распрей, осталась одна со своими тяжелыми думами.
С этого дня ее жизнь и жизнь Дармена зависела от русских начальников, которые сами чувствовали себя не совсем уверенно, вмешавшись в необычное дело, таившее в себе множество противоречий и сулившее острую затяжную борьбу. В практике семипалатинского окружного суда таких дел еще не было, и никто не знал, чем оно могло кончиться.
На другой день утром, по наущению Уразбая и Сейсеке, муллы пришли к председателю окружного суда и подали написанное четким каллиграфическим почерком прошение от имени семипалатинского мусульманского духовенства.
«Спорные дела, касающиеся брака и развода в отношении мусульманских женщин, — писал составитель прошения, — подлежат только шариату. Дело Азимовой правомочны решать лишь имамы мечетей, духовные пастыри мусульман».
Председатель суда пообещал приобщить прошение к делу, но муллы не успокоились — стали искать иные пути через казахских толмачей-недоучек, готовых за пятерку служить любому хозяину. Городские богачи вроде Сейсеке и Хасена надрывали горло, выступая в роли хранителей степных обычаев:
— Русский суд до сих пор не посягал на наши законы о сватовстве, об уплате калыма и правах на жесир, которые освящены веками. И это было хорошо для всех! Пусть и сейчас русские судьи передадут дело Азимовой на решение суда биев, по законам наших предков.
Так говорили сторонники Уразбая; а сторонники Абая настаивали на разборе дела Азимовой только русским судом.
Необходимость этого убедительно доказывал в своем письменном показании артиллерийский поручик Ускенбаев, один из главных свидетелей. Те доводы и доказательства, которые Абиш устно приводил Маковецкому, он теперь изложил на бумаге, еще более веско их обосновав.
«Первая казахская женщина с надеждой на помощь и защиту обратилась к русской администрации и суду. Отказать ей в этом, значило бы подписать обвинительный акт административным учреждениям и судебным органам города Семипалатинска. Печальные кровавые события, связанные с делом Азимовой, произошли не в степной глуши, недоступной взору и слуху нашей администрации, а в губернском городе, в резиденции самого генерал-губернатора и стали известны судебным властям. Было бы недопустимой ошибкой отмахнуться от рассмотрения этого вопиющего дела и, как ни в чем не бывало, направить его в степь на усмотрение суда биев. Такой
В этом прошении офицера русской армии, одновременно явившемся и свидетельским показанием, заключался предостерегающий намек на возможность предать события гласности через печать, и это больше всего подействовало на трусливых чиновников Семипалатинска.
К составлению этого документа, написанного рукой Абиша, был привлечен, по совету Абая, Федор Иванович Павлов. Узнав утром от Баймагамбета, как развернулись события, связанные с делом Макен, Абай лично поехал к своим верным русским друзьям и рассказал им все подробности кровавого злодеяния. Выслушав поэта и поняв, что нужна срочная помощь, Федор Иванович решил немедленно переправиться на городской берег Иртыша. Он знал многих грузчиков Затона и дружил с Абеном, частенько посещая его дом. Услышав, что Абен и его семья пострадали от нападения уразбаевских жигитов, учинивших кровавое побоище, Павлов попросил и жену поехать вместе с ним в Затон. Александра Яковлевна поняла, что ее присутствие там необходимо, и по привычке, выработанной за время совместной жизни с мужем, стала без дальних слов собираться.
Через несколько минут они вчетвером вышли из дому. Абай с Баймагамбетом отправились в Верхние Жатаки, чтобы переплыть в лодке Сеиля на городской берег, а Павловы спустились к паромной переправе ниже слободки и кратчайшим путем через Иртыш попали в Затон.
Здесь они нашли следы свежего кровавого побоища, устроенного уразбаевскими жигитами в доме Абена и на пароме, — в нескольких домах стонали раненые. Федор Иванович оставил жену для оказания им врачебной помощи, а сам поспешил в город к Абишу.
У Александры Яковлевны был в Затоне знакомый фельдшер, Дмитрий Артемович Девяткин, с которым она еще до эпидемии холеры работала в семипалатинской городской больнице. Коренной житель города, выросший среди казахов, он отличался ровным, спокойным характером, работу свою любил и пользовался большим уважением у местного населения еще и потому, что с больными казахами свободно говорил на родном для них языке.
Приступив к перевязке раненого Абена, Александра Яковлевна отправила соседку Марфу, жену слесаря Захара Ивановича, за Девяткиным.
Живя по соседству с Абеном, русский слесарь дружил с ним, а жена его — с Айшой. Укреплению этой дружбы содействовал товарищ Федора Ивановича, ссыльный студент Марков, часто бывавший в Затоне и поочередно останавливавшийся то в доме Абена, то у Захара Ивановича.
Марфа поздно узнала о беде, случившейся в доме друзей. Она не сразу сообразила, что происходит, когда увидела, что уразбаевские жигиты силой увозят Макен и Дармена, и только войдя в дом своей доброй соседки, чтобы поделиться новостью, и увидев избитую Айшу и лежавшего в луже крови полумертвого Абена, поняла, что побоище началось именно здесь.