Путь Базилио
Шрифт:
По дороге Арлекин — уже не такой весёлый, как в прошлый раз — встретил Напси. Тот шествовал в направлении, известном не ему одному: он был с дамой. То есть с длинной таксой, кою он сладострастно обнюхивал за ушком правым глазным рыльцем. На спине у гульливого пёсика сидел маленький бэтмен-поводырь. Денежный мешочек в зубах солидно позвякивал. В общем, Напсибыпытретень никоим образом не производил впечатление несчастного инвалида. Арлекина он не заметил — ну или сделал вид, что не заметил. Педрилка-то знал, что Напси, когда надо, чует своими рыльцами не хуже, чем другие очезрят.
Вообще, — подумал Арлекин, провожая парочку неласковым взглядом, — ушастый собак как-то очень
57
... совершать намаз...– Напсибыпытретень ошибается, полагая, что может совершить намаз, так как совершающий намаз должен быть мусульманином.
Мнение Карабаса о намазе является его сугубо частным мнением, не отражающем позицию автора или других героев.
58
... мучмарить фонку.– Инициальная фаза этого научно-практического ритуала описана в сохранившейся в Сундуке части романа Вл. Сорокина «Геологи». К сожалению, от текста уцелело только начало первой главы, так что реконструировать ритуал целиком не представляется возможным.
За всеми этими размышлениями ноги сами привели Арлекина в лавку Бон Бон. Та удивилась, но Арле объяснил своё появление начальскими капризами. Добрая поняша предложила дикую осетрину и поросячье филе. Педрилка закупился тем и другим, взял ещё и водки — и, довольный, отправился в гостиницу, рассчитывая на заслуженную похвалу и последующую свободу.
На сей раз он обнаружил Пьеро в номере шефа. Странным образом он производил впечатление вменяемого. Он что-то негромко втолковывал Карабасу, а тот его вниманиельно слушал. И, судя по выражению лица, не только слушал, но и весьма внимательно просматривал собеседнику голову.
— Даже если так, мы ничего сделать не можем, — заключил Карабас, когда Арлекин вошёл с пакетами. — Давай разбирай, сейчас я повариху позову, — сказал он Арле. — Только мясо сначала вытащи, я его кашеровать буду… Так, а это что? — он встревоженно принюхался.
— Свинина парная, — брякнул Арлекин. — И осетры.
Через пару минут он сидел на полу с куском сырого мяса во рту. Не подчиняющиеся ему челюсти медленно пережёывали сырятину. Правая рука время от времени поднималась и давала своему владельцу по роже. Левая упорно лезла ему же в задницу.
— Шлимазл, — цедил сквозь зубы Карабас, пытаясь
— Но шеф! — Арлекину было больно, обидно, и особенно обидно было то, что всё это происходило на глазах у Пьеро. — Осетрина же ещё есть?
— Знают все, что осетрина — это рыбная свинина! Гоям нравится она, а для нас запрещена! — выдал Карабас.
Арлекин только рот разинул: доселе он не замечал за своим шефом склонности к стихосложению. Видимо, общение с Пьериком дурно влияло на рассудок.
— Ладно, чего уж теперь-то, — сказал Карабас несколько более миролюбиво, — Руку из жопы вынь. Пойди в лавку и купи нормальной телятины. Козлятины можешь взять. Но не свинину и не конину! И вообще: принесёшь опять какой-нибудь не той херни — ноги в рот засуну.
Арлекин, униженный и раздосадованный, снова поплёлся в город. У Бон-Бон он решил больше не появляться, а сделал крюк и добрался до местного универмага. И уже на кассе обнаружил, что где-то посеял мешочек с деньгами — судя по всему, ещё в гостиничном дворе.
Проклиная всё на свете, он поплёлся обратно и потом минут двадцать ковырялся в грязи, надеясь найти золото. Он уже собрался идти к гостиничному эмпату, но тут его голову посетил Карабас и глумливо проинформировал, что мешочек, оказывается, уже нашёл Пьеро. Арлекин подумал о шефе очень скверно. Карабас это услышал и за невосторженный образ мыслей немедленнно покарал — послав Арле такую судорогу внутренностей и кишечника, что бедолага чуть было не издох в корчах.
После этого бар Раббас сменил гнев на милость. А именно — сообщил измученному педрилке, что в четвёртый раз ходить за продуктами ему всё-таки не придётся: раввин уже озадачил этим Напси. Так что Арле может забирать деньги и отправляться на все четыре стороны. Главное — чтобы его было не видно и не слышно.
Но Арлекину уже ничего не хотелось. Настроение упало ниже плинтуса. Жопная дырка, измученная и надорванная, нуждалась в покое. Аппетит тоже куда-то пропал. Поэтому он отправился к себе в номер, собираясь выспаться.
Около номера он застал какую-то непристойную суету. Юная поняша в полосатых гольфиках притёрлась к двери крупом и бесстыдно нанизывалась на дверную ручку. Рядом две почтенные на вид старушки-поньки неистово лобызали друг другу срамные уста. Ещё одна поняша, розовая и хрупкая, прижавшись к стене, кончала без посторонней помощи. Тут и у самого Арле зачесалось в промежности.
Уже понимая, в чём дело, он, отогнав похотливую тёлку, приоткрыл дверь номера. И увидел именно то, чего и ждал: всё того же Пьеро с той же самой дежурной. Пьероша пёр, поняша пёрлась. Остальные тащились по генерируемому сладкой парочкой эмо-полю.
Понимая, что этак сюда скоро сбежится весь этаж, Арле плюнул, выругался матерно и гневно — и отправился в гостиничный бар. Отсутствие наличных в этом случае роли не играло: у Карабаса и его команды была солидная финансовая репутация.
Бар Раббас, за Арлекином присматривавщий, осторожно достал своё сознание из чужого. Чувство было — как выдёргивать толстую нитку из узкого игольного ушка. Вслед за этим вспомнилась притча о верблюде и игольном ушке. Раввин привычно поморщился. Потянулся было к сигаре. Вспомнил, что сигара поняшья, с котовником и мелиссой. По несложной ассоциации вспомнил про Базилио, опять поморщился и всё-таки закурил.