Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
Через четыре дня после оглашения приговора Горрен торжественно вручил Берту билет в Чили и несколько проспектов..
— Замечательная страна, — благоговейно произнес он, сложив руки перед собой в подобии молитвенного жеста. — Потрясающие виды. Я позволил себе снять для тебя пансион в очень уютном курортном местечке. Очень уютном, — повторил Горрен. — И будь так любезен, как следует отдохни. Ты слишком давно не позволял себе отпуск. Могу порекомендовать замечательный ресторанчик. — Он сунул Берту под нос один проспект и постучал по нему ногтем.
Берт не хотел отпуска — не знал, чем занять себя, да еще на курорте. Хотя если там неплохая комната, то какая разница, где лежать на кровати.
Курорт был хорош. И раз Берт все равно добрался до него, то и в тот ресторанчик можно сходить. Что он и сделал
— Хорошее здесь место, — сказал он на плохом испанском, поворачиваясь. — Стильное.
Перед ним уже стоял бокал с пивом. И бармен — Берт вроде не узнавал его и узнавал — стоял молча, скрестив руки на груди.
— Неплохое, — ответил он на английском.
Голос был знаком, но с лицом не соотносился никак. Берт тихо спросил: «Это ты?». И бармен улыбнулся одними глазами. Берт потянулся к нему рукой и опустил ее на стойку. Бармен — Коринт — опустил поверх свою.
========== Часть 45 ==========
Берт сидел за барной стойкой, не пересаживался за столик, хотя ему предлагали официанты, предлагал Коринт — «Векеса». Берт следил за ним, привыкал к его лицу, знакомился снова — узнавал с удивлением, что некоторые мелочи помнил куда лучше, некоторые, памятью о которых гордился, сохранились в ней неточно. Он знал, что это Коринт — видел перед собой незнакомого человека, бывшего, тем не менее, узнаваемым, что ли. Очевидно, с ним неплохо поработали те, кто обеспечил его — «Векесу» — новой внешностью, личностью и привычками. И все равно, что-то да осталось. Уверенность в том, что Берт следит за ним, например: иногда Коринт — «Векеса» — застывал, чтобы то ли оценить обстановку, то ли перевести дух, и словно прислушивался: можно ли различить за спиной дыхание Берта; и, кажется, Берт мог различить, когда его губы трогала та самая, знакомая, вызывавшая восхищение, благоговение, тысячи других эмоций улыбка: Коринт знал себе цену, и это невозможно было изменить, что бы он ни пережил.
Но некоторые жесты изменились. Коринт казался выше, и Берт очень хотел знать, обувь ли тому причиной, или над ним поработали хирурги-энтузиасты. Коринт — нет, к черту, нельзя — Векеса — не был больше изящным, стройным, элегантным — декоративным — мужчиной: он стал мощней, шире, и не знай Берт, что за человек перед ним, не подтверди это Векеса, он никогда не смог бы узнать в нем Коринта, если бы увидел его, будучи неподготовленным. Мелочи какие-то: когда к нему обращались, Векеса склонял голову, словно прислушивался, пожимал плечами, значительно меньше жестикулировал. Берт подумал, что когда он садится, то не откидывается назад и не складывает изящно руки, а словно обмякает — его нынешнему образу подходило.
И Берт узнавал его: изящные кисти рук с длинными, тонкими, сильными, проворными пальцами. Он удивлялся тому, как часто такие аристократичные руки встречаются у африканцев — он сам мог похвастаться разве толщиной пальцев. Векеса — «Коринт» — обладал отличным, идеальным, с точки зрения Берта, комплектом. Маникюра, привычного Коринту, на нем не было, правда — неудивительно. Векеса был тут главным — владельцем маленького ресторанчика с крохотным штатом, и ему приходилось делать многое помимо кофе и коктейлей в поздние часы. Это Векеса поведал мимоходом, накладывал кофе в фильтр, взбивал молоко — отвлекался на комплимент клиенту, слишком чувственный, на Бертов пристрастный взгляд — и снова обращался к Берту.
— Разгружать машины тоже, — с патрицианским спокойствием сообщил Векеса и надменно поднял брови.
Берт, завороженный, следил за ним — попытался улыбнуться, но не смог. Он не знал Векесу, но был уверен всем своим существом и даже больше, что этот человек будет ему куда ближе, чем когда-либо был Коринт.
Он сглатывал комок в горле, отказывался от пива, просил еще кофе, чтобы Векеса еще раз повернулся к нему спиной, бросал еще один понимающий взгляд через плечо; чтобы снова следить за быстрыми, справными движениями рук — и замирать от щемящего восторга, когда Векеса неторопливо поворачивался к нему, ставил перед ним чашку, клал ложечку и неторопливо, томно пододвигал к нему блюдце с карамельными
Иногда Векеса исчезал на несколько минут. То он требовался на кухне, то приходилось обращаться к клиентам, то с ним жаждал поговорить приятель — тысячи поводов, и каждый раз Берт с беспокойством ждал его возвращения; минуты растягивались в часы, те — в вечность, перед ним распахивалась черная дыра и душу в который раз охватывал страх. Иной на сей раз. Что это сказка, что Горрен по дурацкой прихоти решил так жестоко подшутить над ним, нанял кого-то, слегка похожего на Коринта, тот немного подучился имитировать голос и интонацию, чтобы была немного похожа в первом приближении и значительно больше во втором, что-то выучил о нем и разыгрывает спектакль, а Берт, уставший от ожидания и неизвестности, от Всевышний знает чего захотел быть обманутым. Но Векеса возвращался, наклонялся к Берту, негромко объяснял: «Клиент сложный … плита капризничает … того и того не хватает … это парень из нашей волейбольной команды», Берт пожимал плечами и изображал понимание — страстно, до одержимости хотел дотронуться до него — боялся, что этим выдаст себя и подставит, чего доброго, и Векесу. Нужно было ждать, когда закончится этот вечер и они окажутся защищенными от мира, времени, судьбы — прошлого и будущего.
Первым, что Коринт — Векеса — сказал, когда они оказались наконец в его квартирке, было:
— Я все собирался с тобой связаться, но не знал, как. Боялся, что за тобой следят.
Берт с трудом понял, в чем ему только что признался Коринт. Что-то он хотел, чего-то боялся. Это было совсем несущественно, главное — они встретились.
Затем пришло понимание.
— Я ведь тоже мог привести за собой след. Они могли знать, что я разыскиваю тебя.
— Нет, не думаю. — Векеса-Коринт долго думал, озабоченно хмурился, и Берт забеспокоился всерьез: если это окажется правдой, то… Но Коринт продолжил: — В свое время, когда меня держали под стражей, допросы и все такое, и подготовка этого вот… этого. — Он осмотрел себя и снова поднял взгляд на Берта. — Присматривали и за тобой. Не хотели, чтобы из-за моей слабости я отказался от показаний, понимаешь ли.
Берт снова понял не сразу: он слышал слова, слушал голос — узнавал его все лучше, убеждался: он мог принадлежать только Коринту, пусть и изменился заметно, и все-таки интонации другие. Он предполагал, что те, кто так поработал над Коринтом, наверняка предприняли что-то, чтобы звуковые характеристики его голоса тоже были отличными. Возможно, мелкие коррекции артикуляционного аппарата, или как его там делают. Но это был Коринт, говоривший с ним, как в редкие моменты, когда они оба были удовлетворены, расслаблены и довольны — собой, друг другом, настоящим и будущим. Когда они встречались после долгой разлуки, и Коринт прекращал контролировать каждое свое движение; когда он решал показать — на жалкое мгновение и очень сдержанно — что их отношения что-то да значат и для него. Что именно Векеса-Коринт говорил сейчас, доходило до Берта не сразу. Оказывалось: он как-то походя признавался, как много значит для него Берт, на что он был готов ради него. Что все то время, которое его держали где-то далеко в месте, едва ли доступном простым смертным, ему было совсем непросто. И что это все-таки было заключением, что бы там ни говорили велеречивые правозащитники.
Коринт продолжал:
— Одним из условий, на которых я соглашался давать показания, было как раз обеспечение твоей безопасности. Это, в общем-то, само собой разумелось. Они могли как угодно распускать хвосты и говорить о допустимом ущербе, но за ненужные расходы, особенно человеческие жертвы могли покатиться головы. И я бы очень серьезно к этому отнесся. За тобой действительно следили. Правда, гарантией твоей безопасности стали твои связи с европейскими спецслужбами и твоя полезность определенным кругам. Твоя и этого Дага. Та еще крыса. Подобрался к моим кураторам совсем близко, был невероятно настойчив, просто удивительно, как его умудрились водить за нос так долго.