Путь Черной молнии
Шрифт:
Одно мог сказать Сергей со стопроцентной уверенностью, в их СИЗО смертные приговоры не приводили в исполнение.
Когда братья Брагины изучили дело Ирощенко, Сергей решил вызвать его на беседу. Но, так как доступ в камеру был ограничен, Сергею пришлось получить разрешение у полковника Шилова. Обучаясь в юридическом институте, Брагину приходилось изучать психологию определенного контингента, он не раз составлял на эту тему рефераты, писал интересные статьи, потому Шилов, с допустимого согласия политотдела, никогда не отказывал Брагину в посещении блока "В".
Контролеры приковали Ирощенко наручниками к железному табурету, вмонтированного
Разговор планировался быть долгим и обстоятельным. На предложение закурить, Ирощенко ответил:
– Не курю, начальник, форму поддерживаю.
На шутку Ирощенко, Брагин ответил улыбкой.
– Я уже думал, что ты по мою душу пришел,- сказал Ирощенко.
– Рановато тебе еще собираться в последний путь.
– Да уж скорее бы, все к одному концу.
– Неужели не хочется жить?
– Ох, начальник, не дай тебе Бог оказаться в моей шкуре, ты бы по-другому посмотрел на жизнь.
– Что, Ирощенко, приходится сокрушаться о прожитом или себя жалко стало?
– А ты знаешь начальник, о прошлом не жалею, единственное о чем сожалею: надо было ту гниду, за которую меня первый раз посадили, добить до конца.
– О да! Кабы знать, где упасть, да соломки подстелить. Ты хочешь об этом поговорить?
– А тебе это нужно?
– Сергей, - Брагин обратился к нему по имени, - ты бывший офицер, армейский разведчик, и мне хотелось бы услышать от тебя о предъявленном обвинении, а не из сухих фактов твоего уголовного дела. Что же сделал майор, которого ты искалечил?
– В том году я служил в звании лейтенанта в армейской части СКВО и собирался поступить на учебу, на повышение квалификации. У нас в медсанчасти работала сестричка, симпатичная девушка, она очень нравилась мне, я иногда заглядывал к ней ненадолго, просто пообщаться.
Тот майор служил при штабе, и не был моим непосредственным командиром, подолгу службы нам приходилось часто с ним встречаться. Неприятный человек, скажу я, одним словом - сволочь. Постоянно носил очки, как у Берии: круглые такие
Бывший офицер, по мнению Брагина, специально заострил внимание на очках, чтобы придать лицу майора хищное выражение. Ирощенко продолжал:
– Любил он над солдатами поиздеваться, не считал зазорным и рапорт написать на своих сослуживцев, у меня с майором и раньше были стычки. А тут я узнаю, что он нашу сестричку обихаживает. Охмурил, обманул ее, в общем, воспользовался скот ее доверчивостью и с легкостью бросил. Да еще цинично выражался при этом: "Такой шлюхе, не место в армии". Солдаты и низшие чины, жалели сестричку: молчали, боялись сказать майору, что поступает он, как мерзавец. Я понимал, если я напишу на него рапорт, то это ничего не изменит, таких, как я не очень жаловали среди командного состава. Я не стал молчать, и высказал ему все, что думаю о нем. Он напустился на меня с руганью и угрозами, пообещал, что приложит все силы и связи, чтобы меня уволили из армии, обещал стереть в порошок. Конечно, для меня устав и субординация - святое дело, но когда он обрисовал мне мою дальнейшую перспективу, я не выдержал. Ну не сдержался я тогда, врезал ему раза три по физиономии, да видимо перестарался. Нос ему сломал, челюсть в двух местах и глаз стеклом от очков повредил. Его комиссовали по состоянию здоровья. Меня лишили офицерского звания судом чести и отдали под трибунал. Может
– Где ты и стал бойцом или скажем вернее подручным у блатных.
– Ты не совсем прав начальник, никому и никогда я не лизал зад, а если имел свои взгляды, то относился к кому-то из блатных с уважением.
– Я изучил твое дело, и кое-какие заметки оперчасти, ты вел тихую и незаметную жизнь в зоне, тебя побаивались и обходили стороной шестерки. Авторитетный заключенный Колдунов нашел все-таки к тебе подход.
– Это тоже в заметках отражено?- спросил Ирощенко.
– Нет, это мои личные наблюдения, и опросы бывших твоих знакомых и участников волнений в колонии.
– Интересно, и что же они наговорили обо мне?
– Ну, во первых, ты справедлив, умеешь разбираться в людях и в ситуации, психологически подготовлен и физически хорошо развит.
– Начальник, мне кажется ты меня не для того вызвал, чтобы зачитывать мне характеристику,- прервал Ирощенко Брагина.
– Может быть, может быть! Но я пытаюсь понять, как ты, некогда душой и телом преданный своему делу и служению Родине, мог оказаться в рядах бунтовщиков. Чем они взяли тебя? Ведь Дронов - вор в законе и ты был у него, вроде военного консультанта, и одним из основных организаторов мятежа, я хорошо знаком с материалами твоего дела.
– Ну, раз знаком, зачем же спрашиваешь, там все отражено. Капитан, я думаю, что нас с тобой разделяет глубокая пропасть, неужели ты не видишь, что творится у вас - работников исправительной системы под носом.
– Ты не прав, я многое вижу. А что ты имел в виду, почему так выражаешь свои мысли?
– Это мои взгляды, только в тоталитарном государстве человек лишен свободы слова и убеждений.
– Любопытно от бывшего офицера услышать подобные высказывания.
– А что мне теперь бояться, через месяц-два я буду свободен, як птица, а потому могу говорить все, что захочу.
– Не спеши, может для тебя еще не все потеряно. Ты от Дронова перенял подобные убеждения?
– В армии насмотрелся, людей разных повидал, послушал и сделал для себя ценный вывод: не верить тем, кто спрятался от народа за кирпичной стеной.
– У тебя крамольные мысли, чем же тебя так достала существующая власть?
– Фальсификацией, террором и оболваниваем своего народа.
– Ничего себе заявление! Сергей, судя по твоей фамилии, ты - украинец?
– Да, родом я из-под Львова, но родителей потерял в раннем возрасте и воспитывался в детдоме.
– Мне становятся понятны твои неприязненные взгляды в отношении Москвы, ты же жил в Западной Украине. А как ты оказался на Кавказе?
– Призвали в армию, затем окончил школу младших командиров и по распределению был направлен в СКВО.
– Ты сразу попал в армейскую разведку?
– Да. У меня хорошие показатели.
– Ты состоял в партии?
– Не успел и, слава Богу.
– Но ведь тогда ты так не думал, как сейчас?
– Ну и что, детство и юность не выкинешь из памяти, рассказы старых людей запомнились на всю жизнь.