Путь Долгоруковых
Шрифт:
Эти его слова были встречены взрывом хохота, причины которого он тогда не понял. Зато развеселившиеся разбойники, казалось, были готовы ему поверить. Хлап посмотрел на него зло, однако тотчас оскалился и крикнул:
– Ну, что стоишь! Поднеси обществу по чарочке, али закона не знаешь?
Прохору хотелось ответить, что он их воровских законов не знает и знать не желает, однако он, понятное дело, смолчал: попал в стаю – лай не лай, а хвостом виляй. Он достал из-за пазухи кожаную кису, в которой было несколько медяков, и положил на стол:
– Вот, не взыщите. Больше нету ничего.
Разбойники зашумели, явился штоф, а киса куда-то
– Пей-ка – на дне копейка, выпьешь на пять алтын – свалишься под тын! – балагурил Хлап.
Прохор выпил и осовел. Сел на лавку, привалился спиной к стене и закрыл глаза…
Наутро его отвели в другую избу, где жило человек пять разбойников. В первое время Прохор приглядывался, молчал да слушал. В шайке было с полсотни человек – беглые крестьяне, солдаты, бурлаки. С атаманом Зимой многие ходили уже лет пять, иные шесть, а кто и восемь. О будущем старались не думать; нынче живы – ну и ладно, а завтра – как Бог даст. Прохор не привык к праздности, и ему было не понять, как можно целыми днями ничего не делать. Но разбойники, отдыхавшие в деревне после удачного набега, только ели, пили, спали да играли в карты и зернь. Тогда Прохор и узнал, что пленившего его парня зовут Тимошка, а прозвищем Хлап (Валет), потому как в карты с ним играть не садись – обдерет как липку.
Денег у Прохора больше не было (а разбойники платили за харчи крестьянам, и те были рады-радешеньки). Один из его новых соседей, Митька Жаров, предложил ссудить ему рубль под будущую добычу.
– Вот, – сказал он, острогав небольшую палочку. – Я тебе даю столько гривен (он сделал десять зарубок), а ты мне вернешь, стало быть, столько (добавил еще одну).
Прохор хмыкнул:
– А ты сам не из жидов ли будешь?
– Не хочешь – не бери. – Митька пожал плечами – точь-в-точь как Хлап.
Прохор вообще заметил, что Митька Хлапа боготворит и всячески пытается ему подражать. О Тимошкиных подвигах он мог рассказывать часами, и глаза у него тогда светились детским восторгом. Хлап был известный вор на Москве (потому и бежал и пристал к разбойникам). Прежде был он дворовым человеком одного купца из Китай-города; таскал у него сначала кое-что по мелочи – посуду, кур, старую одежу – и продавал; хозяин его за то, понятно, наказывал. Тогда Тимошка ночью выкрал у него сундук с казной прямо из спальни и задал лытуна. Но два дня спустя его на Красной площади углядели дворовые его господина, скрутили и привели обратно. Вертеться бы Тимошке вниз пупом под плетьми, но он закричал: «Слово и дело!» Пришлось везти его в село Преображенское, в Тайный приказ, а он дорогой исхитрился бежать. И уж тут-то дал себе волю. Кого он только не грабил – и купцов, и мастеровых, и помещиков! И ведь хитер – наплетет с три короба, так что сторожа сами ему двери откроют, а он им нож к горлу приставит: отдавай, мол, добро, если жизнь дорога!
– Хлапу человека порешить – что курицу зарезать, – хвастался Митька. – В Лафертове придворный лекарь-немчин хотел было тревогу поднять, так он и его ножом пырнул, и жену его, а потом столько добра взял, что насилу унесешь!
– Ну и брешет твой Тимошка! – не выдержал Прохор. – Барин мой жил в самом Лафертовском дворце, с государем Петром Алексеичем. Лекаря, точно, ограбили, только никто его живота не лишал. Ночью, когда все спали, влезли через окошко да вынесли посуду и кой-какое барахлишко.
Митька насупился и замолчал. Об этом
И все-таки Прохор сам вызвался идти на разведку, ошалев от безделья. А еще он хотел показать Хлапу, что не боится его.
Пока Тимошки не было, Прохор с Куваем сходили к пристани посмотреть, удобно ли там причалить, а Столоп оставался у околицы – наверное, дрых. Хлап вернулся часа через два – веселый и будто выпивши. Мужиков в селе нет, только древние деды да ребятня, – все на сенокосе. Управляющий уехал в Касимов. Кабатчик сказывал, будто из городского гарнизона обещали отрядить команду, чтобы изловить разбойников, да только нет о ней ни слуху ни духу.
Обратно шли берегом Оки. Тимошка рассказывал байки из своей прошлой жизни, и за разговорами они миновали то место, где надо было выбираться на дорогу. Вышли у какой-то незнакомой развилки, заспорили, куда теперь. Хлап и его приятели кричали и махали руками, не слушая друг друга, Прохор молчал. Прохор и увидел того мужика, который ехал на возу сена.
– Эй, дядя! – закричал ему издали Хлап. – Которая дорога на Рождествено? Сюда, что ль?
– Тоже мне, племяш нашелся! – огрызнулся мужик. – Ступай на все четыре стороны!
Хлап встал, расставив ноги и засунув большие пальцы рук за поясок, сузил глаза и нехорошо посмотрел на грубияна.
– Что ж ты ругаешься, дядя? Я ведь, кажись, не обидел тебя ничем?
– А поди ты к бесу на поветь! – Мужик встряхнул вожжами, погоняя свою лошадь.
То, что было дальше, произошло так быстро, что Прохор и глазом моргнуть не успел. Трое его спутников разом бросились к возу, стянули с него за ноги мужика, привязали вожжами к оглобле, после чего Столоп высек кресалом огонь и запалил сено. Испуганная лошадь помчалась со всех ног, не разбирая дороги; бедный мужик был вынужден бежать рядом, да разве угонишься – споткнулся и волочился по земле. Разбойники помирали со смеху, глядя, как он вскидывает ногами. Наконец у телеги оторвалась передняя ось, и воз остался догорать в поле, а лошадь с незадачливым хозяином вскоре скрылась из глаз.
Разбойники пошли дальше (другой дорогой), утирая выступившие от смеха слезы, а у Прохора было так гадко на душе, что аж мутило.
– Чтой-то ты смурной? – спросил его Хлап голосом, в котором звучала угроза.
– Сена сколько пожгли. Жалко, – буркнул Прохор.
– Да-а, не нашего ты сукна епанча, – протянул Тимошка.
– Каков есть.
Они остановились. Прохор встал так, чтобы видеть всех троих и не дать кому-нибудь подкатиться ему сзади под ноги. Он был опытным кулачным бойцом и в честной драке сумел бы за себя постоять. Хлап, похоже, это понял.
– Завтра посмотрим, кровь в тебе ходит или сыворотка, – процедил он сквозь зубы.
…Трех человек оставили стеречь лодки, а сами, направляемые Хлапом, повалили гурьбой в село. На площади у церкви разделились: несколько разбойников пошли пошарить по справным избам, примеченным Тимошкой, сам он с небольшим отрядом направился в кабак (Хлапу доставляло особую радость грабить людей, с которыми он накануне вел задушевную беседу), основные же силы атаман повел в дом приказчика. Прохор был с ними.