Путь домой через бездну
Шрифт:
Дядя был единственным интеллектуалом в нашей семье. Он окончил четыре класса школы, умел неплохо читать, писать и считать, что позволило ему получить работу в деревенском магазине. Он работал там продавцом и иногда снабжал нас небольшим количеством продуктов.
После новогодних праздников дядя забрал меня и мою мать из Мангейма и привёз нас в Спартак.
Бабушку я не помню. Она умерла, когда я был ещё совсем маленьким. Дедушка Андрей уже давно жил один.
Когда мы приехали в Спартак, директор совхоза покачал головой.
– У меня нет свободных
Это была нерадостная новость.
– Я мог бы предложить только работу на плантации, двадцать пять километров отсюда.
У матери не было иного выбора, поэтому она приняла предложение. Дядя Фёдор отвёз нас на плантацию. Там мы пережили тяжёлые времена, но, по крайней мере, были уверены, что каждый вечер получим немного хлеба. Мать зарабатывала на плантации четыреста граммов хлеба в день для нас обоих. Наша ежедневная норма составляла двести граммов хлеба на каждого, что явно не могло насытить. Мы постоянно испытывали голод.
Жили мы в подземном бараке, в подвале с ужасным запахом. Без окон, без отдельных комнат, словно в лагере. В бараке находилось около двадцати женщин с детьми. Все они были одиноки, без мужей, большинство – вдовы. Они оказались там по тем же причинам, что и моя мать. Каждый стремился избежать голодной смерти.
По вечерам, когда мать возвращалась с работы с четырьмястами граммами хлеба, она разрезала этот маленький кусочек на две половины и предлагала мне выбрать первым. Я внимательно осматривал кусочки и всегда брал больший.
Однажды умер верблюд, принадлежавший совхозу. Его использовали для тяговых и пахотных работ, заменяя тем самым технику, которой в то время почти не было. Для всех работниц это был настоящий праздник. Каждая отрезала себе кусок мяса, варила его и замачивала в холодной воде, чтобы сохранить. Мясо оказалось восхитительным.
Дети в бараке крали это мясо друг у друга. Я не был исключением и всегда стоял в первых рядах, когда дело доходило до шалостей. Женщины в бараке часто ссорились из-за этого. Моя мать тоже не избежала этих конфликтов. Понимая, что нам обоим на плантации плохо, она решила, что нужно меня отправить оттуда. Мать передала дяде Фёдору сообщение, что я здесь не выживу, и он приехал, чтобы забрать меня.
Весной 1933 года я покинул мать и отправился жить к дяде Фёдору. Он приехал на телеге, предоставленной директором совхоза, усадил меня на заднее сиденье, а сам сел на переднее рядом с водителем. Посмотрев на меня строго, он сказал:
– Слушай внимательно, Ваня. Я беру тебя к себе. Ты будешь у меня спать и есть. Днём будешь ходить в детский сад. Если тебя там спросят, в каком году ты родился, скажи, что в 1926. Если спросят, сколько тебе лет, скажи семь. Ты всё понял?
Я кивнул и ответил:
– Да.
Нам пришлось лгать, чтобы меня приняли в детский сад. Я не был глупым, я всё понимал.
Я уехал, и матери стало немного легче. Теперь она могла питаться своей дневной нормой одна. Она скучала по мне, и я тоже
***
Долгожданная весна медленно наступала. Снег таял, обнажая грязь и сажу, скрытые всю зиму. С каждым днём грязь становилась всё заметнее, и казалось, что весь совхоз утонет в этом беспорядке. Днём с обветшалых крыш капал тающий снег, серые трубы хат едва дымили, а ночью белые тени неподвижных сосулек мерцали. Солнце всё чаще показывалось на небе, и всё живое пробуждалось от глубокого зимнего сна.
Я прожил у дяди Фёдора несколько месяцев. Днём я ходил в детский сад, и теперь почти каждый вечер я ложился спать не таким голодным, как раньше. Жизнь немного стабилизировалась. В семье дяди вновь задумались о пополнении.
Так и случилось. Всего через несколько месяцев на свет появился маленький мальчик, мой кузен Эрнст. Удача улыбнулась дяде, потому что вскоре после рождения его младшего сына совхоз предложил ему большую квартиру в бараке.
Однажды вечером он вернулся домой и объявил:
– Пакуйте всё, мы переезжаем!
В тот же вечер мы были готовы к переезду. Многие соседи помогали моему дяде переносить вещи в новую квартиру.
Жена моего дяди почти не могла помочь, так как большую часть времени занималась младенцем, который в тот вечер не переставая кричал и никак не хотел успокаиваться, несмотря на все усилия своей матери. Когда маленький Эрнст наконец уснул, тётя аккуратно положила его на кровать, которую уже перенесли и установили в новой квартире.
Царила абсолютная суета. Мужчины носились по комнате, выкрикивая грубые слова, если что-то шло не так, как им хотелось. Они приносили вещи и ставили их куда попало, не заботясь о порядке.
И тогда всё произошло очень быстро. В спешке переезда все забыли о младенце, который наконец стал тихим и спокойным. Когда мы вспомнили о малыше и бросились к кровати, то увидели на ней огромные кучи одежды, мебели и других вещей. В панике тётя начала сбрасывать всё это на пол, и когда она наконец освободила кровать от всего хлама, внезапно застыла. Она долго смотрела на спящего младенца, не в силах оторвать взгляд.
Она взяла младенца на руки и сильно потрясла. Её руки дрожали. Ребёнок не реагировал, он крепко спал. Она снова потрясла его, на этот раз немного сильнее. И снова ничего не произошло.
– Он не просыпается, – прошептала она дрожащим голосом.
Дядя Фёдор заботливо взял младенца из её рук и прислушался к пульсу.
– Он мёртв, – сообщил он.
В комнате внезапно повисла гнетущая тишина. Я смотрел на безжизненное маленькое тело, которое мирно лежало в руках моего дяди. Глаза были закрыты, рот слегка приоткрыт, на щеках всё ещё виднелись следы слёз.
Моя тётя сделала шаг назад, затем опустилась на пол и закричала. Вся ситуация внушала мне ужас. По спине пробежал холодок. Было невыносимо осознавать, что такая небрежность привела к гибели малыша. Его засыпали вещами, и он задохнулся.