Путь домой
Шрифт:
Фара поймал мой взгляд, недобро оскалился.
— Что, опять со свету ни хрена не видишь?
Я поспешно отвел глаза. Сказал для всех, отвечая Яне:
— Это невозможно. Между нами ничего нет и быть не может.
Я огляделся по сторонам, Звездочки в пределах видимости не наблюдалось.
— Кстати, где она?
Оскал Фарафонова стал шире.
— С Толяном она. На звезды пошли посмотреть. А ты чего так взволновался, если между вами ничего нет и быть не может? Или может?
Я покачал головой.
— Чего это? — полюбопытствовал Фара.
— Она Звезда… —
— И ты стушевался? Какая она там звезда? Захолустного тайландского театра?
— Травести-шоу, — честно ответил я.
Над костром повисла тишина, нарушаемая потрескиванием углей. Кто-то глупо хихикнул.
— Так она что, этот?.. — фыркнул Фарафонов.
Смешки послышались уже с разных сторон.
— Трансвестит, — подтвердил я.
Похихикивания окрепли, переросли в ржач, а еще несколько секунд спустя, будто специально дожидаясь этого разговора, над кремлем взвился полный леденящего ужаса вопль, и из соседних кустов выскочил Толян. Глаза несчастного парня были совершенно безумными. Подтягивая на ходу штаны, он пронесся мимо костра и умчался в ночь.
У костра ржали, уже не стесняясь. Новый приступ гомерического хохота накатил, когда из тех же кустов вышла Звездочка и направилась к нам.
Да, Толяну эту историю теперь еще не раз припомнят. А ведь предупреждал я его.
Моя тайская подруга подошла к костру, опустилась на бревно рядом со мной, оглядела покатывающееся от смеха окружение Фарафонова. Объяснять ей, над чем тут смеются, нужды не было. Может Звезда не так хорошо владела русским, но дурой не была.
Она грустно улыбнулась и с достоинством сообщила:
— Khxbkhun mak shrb wn ni. [12]
Непонятая реплика вызвала новую волну смеха. Даже Фара жестко скалил зубы.
Мне это не очень нравилось. Сам того не желая, я вдруг поймал себя на том, что переживаю за Звезду и ее расстроенные чувства. А она ведь к Толяну шла с душой и симпатией. Но вступиться сейчас за честь трансвестита, и набить хотя бы одну из смеющихся физиономий было равноценно самоубийству.
12
В данном случае: Спасибо за приятный вечер (тайск.).
Да и смешно же. В другое время в другом месте я бы и сам посмеялся над подобной ситуацией. Но здесь и сейчас смеялись над моей Звездочкой. И это было не смешно.
Я сидел и молча играл желваками. Переводил хмурый взгляд с лица на лицо. Не смеялась только Яна. И Фара. Во всяком случае, когда я посмотрел на него, предварительно скользнув глазами по девушке, на лице авторитета уже не было и следа оскала.
Ржач понемногу сошел на нет.
— Зачем вернулся? — неприязненно спросил Фарафонов.
— В смысле? — не понял я.
— В прямом. Зачем в Россию вернулся?
— Домой захотелось, — чувствуя, как заражаюсь неприязнью, ответил я.
— Патриот, — хихикнул кто-то.
— Идиот, — спокойно констатировал Фара.
Я стиснул зубы, процедил сдерживаясь:
— С чего это?
Толян
— Там тепло, — с ледяным спокойствием произнес большой человек. — Бананы на деревьях. А здесь зима скоро, и жрать нечего. Если б я там прочухался, хер бы куда пошел.
— Вас там не было, — тихо, но твердо сказал я. — Если бы проснулись там, думали бы по-другому.
У костра снова наступила тишина.
— Ты, что ли, спорить со мной вздумал? — со смесью брезгливости и любопытства поинтересовался Фара.
— Я тоже всю жизнь хотел отсюда уехать. Думал, что там лучше.
— Там лучше, — уверенно отрезал Фарафонов. — Ладно, шабаш, парни.
Фара поднялся, посмотрел на меня.
— Завтра поработаешь собирателем. А там посмотрим. Твою… — он осекся, подбирая слово, — Звезду на кухне пока пристроим.
Я поднялся вслед за Григорием и впервые посмотрел на него в упор.
— Слушай, — сказал я, переходя на «ты», — отпусти нас.
— Куда собрался?
— Домой. В Москву.
— До Москвы шесть сотен километров. Машин нет. Кругом лес. Скоро холода. Останетесь до весны. Будете хорошо работать, посмотрим. Может, и отпущу.
Сказано это было так, что стало ясно: не отпустит.
Вот ведь попал.
Настроение испортилось окончательно, и стало теперь ничуть не лучше, чем у Звезды. Фарафонов ушел, прихватив с собой Яну. Нас отвели в один из общих бараков, под которые приспособили половину внутренних построек кремля. Но не в тот, который запирался и охранялся. Значит в «бараны» нас пока не записали. И то радует. Знать бы, чего тут собирают эти собиратели, одним из которых мне предстоит работать. И где. А то, может, сбежать удастся.
За этими мыслями я улегся на жестком холодном полу в углу, на который мне указали, и закрыл глаза. Сон навалился практически сразу.
Чудесный сон. Мне снились Борян и Олежка. Живой Олежка.
…С Боряном и Олежкой я был знаком еще со школы. Но не скажу, что сдружились мы сразу. Нет. В классах помладше я все больше тусил с Олегом. Борян дразнил Олега жирдяем, а меня — мелким фуфлом, которое дружит со всякими кретинами.
Олег и вправду был тогда весьма увесист, что, впрочем, не мешало нашему общению. И кретином я его не считал, а вот Борьку воспринимал как зарвавшегося выскочку. Наверное, именно тогда к Боряну прицепилась его кличка — Борзый. Прицепилась на всю жизнь.
Борька Киселев не только борзел, оправдывая свое погоняло, но и внешне чем-то напоминал борзую.
Время шло, мы менялись. Классу к десятому не то я повзрослел, не то Олег поглупел, но общаться с Жирдяем, который к тому моменту, кстати, жирдяем уже не был, стало невыносимо тоскливо. Зато Борзый начал относиться ко мне лояльнее, да и мне самому стало с ним неожиданно интереснее.
Потом был последний звонок, экзамены, выпускной и прощай школа. Дорожки наши разбежались. Я поступил в институт и долго топал к диплому, в котором по итогам обучения должно было фигурировать модное по тем временам слово «менеджер».