Путь домой
Шрифт:
— Ты не обижайся, Серега, но не твоя эта девка. И зря ты из-за нее переживаешь. Брось. Пользует она тебя. С самого первого дня пользует.
От этих слов курить захотелось еще больше.
— Ты откуда знаешь? — грубовато поинтересовался я.
— Тык видно же, — удивился Митрофаныч. — Так что бросай. Чем быстрее, тем лучше. Тебе ж легче будет.
— А если я ее люблю? — набычился я.
— А ты любовь с влюбленностью не путаешь? — прищурился хозяин. — Если влюблен, то раньше бросишь, раньше переживешь. А если любишь,
Он неожиданно замолчал и пошел за бушлатом. Я поплелся следом.
— Что?
— Ничего. Тогда трандец тебе, Серега. Потому что не твоя это девка. И никогда твоей не будет.
Митрофаныч накинул бушлат на плечи, выдернул из колоды топор.
— Жрать хочешь?
Я помотал головой. Последнее, что мне сейчас хотелось, это есть.
— Тогда бери тележку. До леса сходим.
— Зачем?
— За дровами.
— Так есть же, — я окинул взглядом поленницу. — Много.
— Городской, — фыркнул хозяин. — Запас карман не тянет. Топить-то постоянно надо, а то околеем. Сейчас запас поболе сделаем, потом хату тебе подыщем. Если ты всерьез остаться решил, то, поди, захочешь своим хозяйством обзавестись. Или ты передумал?
— Не передумал.
— Тогда бери тележку, — подмигнул Митрофаныч.
До леса шли молча. Мне было не до разговоров. Митрофаныч тоже в душу не лез и с лишним трепом не приставал. Я вообще заметил за ним манеру не цепляться без надобности и говорить метко и ненавязчиво.
Хозяин ронял слова, как семена в землю. Вроде бы говорил легко, походя и совсем не о том, но сказанное застревало, укоренялось и давало неожиданные всходы. Хотя со сказанным про Яну я категорически не хотел мириться.
Видно ему, понимаешь ли. Психолог хренов. День за мной понаблюдал и все про меня понял. Ага! Я всю жизнь про себя что-то недопонимаю. А он враз все увидел. И почему я должен равняться на его слова. В конце концов, это просто частное мнение. И что он там увидел? Янкины закидоны? Мало ли. Может, у нее настроение плохое. Может, месячные скоро, или еще чего. У баб все зависит от гормонального фона.
— Стой-ка, — велел Митрофаныч.
Я покорно остановился. Скрипнула тележка. Мой спутник хлопнул ладонью по стволу ближайшего дерева.
— Это валим. Держи, согрейся. — Он протянул топор.
Спорить не хотелось. Физический труд всегда был не только способом согреться, но и прекрасным средством от хреновых мыслей. Я охотно взялся за работу, но только в этот раз мысли отчего-то не хотели отступать.
А что если Митрофаныч прав, и Яна на самом деле меня использовала? Что я про нее знаю? Да ничего. Просто в один день я влюбился в нее с первого взгляда и решил, что она в меня тоже. А потом все крутилось, как в калейдоскопе, и некогда было даже оглянуться назад, оценить происходящее, подметить отношения.
Да и не было отношений. У меня не было времени на чувства, у Яны тоже. Но ведь, если времени на чувства нет, значит, и чувств
Выходит, Яна меня не любит. Но тогда выходит, что и я ее не люблю.
Удары топора ускорились, щепа летела во все стороны золотистыми брызгами.
И Олег, тот, что явился ко мне в червоточине, говорил, что один из моих спутников мне врет. Может быть, мне врет Яна? Тогда получается, что несчастного Вольфганга я убил из пустого подозрения.
Впрочем, Штаммбергера я так или иначе отправил на тот свет из пустых подозрений. Ведь в червоточине все иллюзорно.
Стоп!
Но ведь немец умер на самом деле. Значит, не всё иллюзия. Но тогда что это было? Ведь это не мог быть Олег. Ведь Олег умер. Я сам видел его скелет в номере тайского отеля. Так с кем я говорил внутри червоточины?
От всех этих вопросов лишь росло раздражение. Ненавижу, когда так угоняются другие, и уж точно не ждал подобного угона от себя.
— Тише, тише.
Я опустил топор и резко обернулся. Передо мной стоял Митрофаныч. Он уже скинул бушлат и протягивал мне руку.
— Давай-ка топор. Передохни малость.
Я ошалело поглядел на измочаленный ствол несчастного дерева, отдал топор и присел на тележку. Курить хотелось зверски.
Митрофаныч застучал по подрубленному стволу. Работал, как всегда: спокойно, размеренно, без особенной спешки.
Он перехватил мой взгляд, а вместе с ним, видимо, и мысли. Подмигнул:
— Торопись медленно. Будешь гнать, быстро выдохнешься. Жизнь — не стометровка. В ней темп держать надо. Первым прибегает не тот, кто резче рванул, а тот, кто силы соразмеряет и дыхание держит.
— Мы ж не бегом занимаемся, — вымученно усмехнулся я.
— А какая разница? — просто спросил Митрофаныч. — Разницы-то никакой. А?
Я пожал плечами. Может, он и прав. Может, даже во всем прав. Хотя так не бывает.
— Слушай, а где все? — спросил я, переводя тему.
— Какие тебе «все»? — нахмурился Митрофаныч.
— Ну, сам же говорил, что тут поселок. Народу должно быть побольше, чем ваши несколько дворов.
— Народу и есть побольше. Хотя не проснулись многие. Просто люди делом заняты, а не праздным шатанием. И потом — основное поселение там, дальше, где теперь коровник, — Митрофаныч махнул топором в сторону. — А мы тут, с краю.
— Вроде как пограничники?
— Почему пограничники? Просто на окраине живем.
— Хоть оружие-то у вас есть?
— Ну, есть у меня ружье, — пожал плечами Митрофаныч. — А зачем? Охотиться наши пацаны и так приспособились. Луки сладили, обращению подучились. Зайцев бьют. Уток били. А больше и не надо.
Святая простота.
— А если чужой кто? — спросил я.
— По людям стрелять? Мы ж свои в своей стране. Тут чужих нет. Все на одном языке говорим, со всеми договориться можно. А если с кем временное помешательство, так и без ружья успокоить можно.