Путь Дзэн
Шрифт:
Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде Неба и Земли родившаяся! Как беззвучно! Как пусто! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не знает усталости. Её можно считать матерью всего сущего под небесами. Я не знаю её имени, но я называю её словом Дао.
И ещё:
Дао туманно и неопределённо. Какое неопределённое! Какое неясное! В его туманности и неопределённости содержатся образы. Какое неясное! Какое неопределённое! Но в нём скрыты вещи. Какое туманное! Какое непонятное! Но в нём рождается сила ума. Поскольку эта сила самая подлинная, В ней есть уверенность.‘Сила ума’ — это цзин,
Важнейшее отличие Дао от обычного представления о Боге в том, что Господь создаёт мир актом ‘творения’ (вэй), тогда как Дао создаёт его ‘недеянием’ (у-вэй), что приблизительно соответствует нашему слову ‘вырастание’. Ибо вещи сотворённые — это отдельные части, собранные воедино как механизм или предметы, сделанные руками в направлении снаружи — вовнутрь, как, например, скульптура. И напротив, разделение на части всего растущего происходит изнутри и направлено вовне. Поскольку в мире природы всё развивается пр принципу роста, китайскому уму представляется более чем странным вопрос, как был сотворён мир. Если бы мир был создан, то разумеется, существовал бы некто знающий, как он был создан; и он сумел бы объяснить, как строился мир, — постепенно, по частям, точно так, как инженер может последовательно рассказать, как собирается какой-либо механизм. Но мир, который растёт, исключает какую-либо возможность узнать с помощью языка неуклюжих слов и понятий, как он растёт. Поэтому даосу никогда и в голову не придёт вопрос, знает ли Дао, как оно создаёт мир. Ведь Дао действует не по плану, а спонтанно. Лао-цзы говорит:
Принцип Дао — спонтанность.
Однако спонтанность ни в коей мере не означает беспорядочный слепой порыв, чистый каприз. Дело в том, что ум, привыкший к альтернативам конвенционального языка, не имеет доступа к постижению разума, который действует не по плану, не в соответствии с ходом последовательных, одна за другой возникающих мыслей. Хотя конкретное доказательство возможности такого разума у всех под рукой — это наше собственное тело, организованное без участия мысли. [3] И Дао «не знает», как оно создаёт мир, точно так же, как мы «не знаем», как создаём свои умственные способности.
3
Вышеизложенное было написано до того, как я познакомился со вторым томом блестящего исследования Джозефа Нидхема «Наука и цивилизация в Китае», где автор рассматривает китайскую и особенно даосскую концепцию природы как организма. См. особо раздел 13, стр. 279. Нидхэм также обращает внимание на глубокое различие между иудейско-христианскими и китайскими воззрениями на законы природы. Первые возводят их к «Слову» Законодателя, в то время как вторые считают их взаимодействием спонтанных процессов, действующих в паттерне организма. См. раздел 18,f и h, особенно стр. 557–564 и 572–583. [53]
Говоря словами Чжуан-цзы, великого последователя Лао-цзы:
Всё происходит вокруг нас, но никто не знает, каким образом. Всё является перед нами, но никто не видит источника. Все вместе и каждый в отдельности, люди ценят ту часть знания, которая уже известна. Они не умеют пользоваться неизвестным, чтобы с его помощью достичь знания. Разве это не заблуждение? [39, с. 345]
Конвенциональное отношение познающего к познаваемому чаще всего представляет собой отношение контролёра к тому, что он контролирует, т. е. отношение хозяина к слуге. Но в отличие от Господа Бога, который является Господином Вселенной, поскольку «Он знает всё! Он знает! Он знает!», Дао относится к тому, что оно создаёт, совершенно по-другому:
Великое Дао растекается повсюду, и вправо, и влево. Благодаря ему рождается и существует всё сущее, и оно не прекращает своего роста. Оно совершает подвиги, но нельзя выразить в словах, в чём его заслуги. С любовью оно взращивает все вещи, но не считает себя их властелином.В традиционном европейском понимании Господь Бог к тому же полностью осознаёт себя: Он абсолютно понятен и ясен Самому Себе и являет пример Того, чем хотел бы быть человек — сознательным руководителем, контролёром и абсолютным властелином Своего тела и ума. В противоположность ему Дао ‘таинственно’ и ‘тёмно’ (сюань). Вот что говорит Дзэн-буддист позднейшего
Есть лишь одна вещь: наверху она поддерживает Небеса, внизу она объемлет Землю: она темна, как чёрный лак, и всегда активно действует. [4]
Сюань, конечно, — «темнота» в переносном смысле слова, не тьма ночи, не чёрное в противоположность белому, а та чистая непостижимость, с которой сталкивается ум, когда пытается вспомнить момент, предшествующий рождению, или погружается в собственные глубины.
Западные критики часто подшучивают над таким неопределённым представлением об Абсолюте, высмеивая его как «туманное и мистическое», и противопоставляют ему свои трезво-определённые формулировки. Но, как говорил Лао-цзы:
4
T'ung-shan Liang-chieh. [30, с.74].
Дело в том, что невозможно почувствовать, что подразумевается под Дао, не поглупев в каком-то особом смысле слова. Пока сознательный ум неистово пытается втиснуть весь мир в сеть абстракций и настаивает на том, что жизнь должна точно укладываться в эти жёсткие категории, — до тех пор дух Дао остаётся чужд и сознание лишь зря надрывается. Дао доступно лишь уму, владеющему простым и тонким искусством у-вэй, которое является после Дао вторым основным принципом даосизма.
Мы уже видели, что с помощью книги «И-цзин» китайцы научились принимать спонтанные решения, эффективность которых зависит от умения человека «отпускать» свой ум, предоставляя ему действовать самому по себе. Это и есть у-вэй: у — означает ‘не’ или ‘нет’, а вэй — ‘действие’, ‘делание’, ‘стремление’, ‘напряжённость’ или ‘занятость’. Если вернуться к нашему примеру со зрением, периферийное зрение действует наиболее эффективно, когда мы — как в темноте — смотрим на вещи не прямо, а искоса, уголком глаз. Если нужно рассмотреть подробности отдалённого предмета, например, стрелки часов, глаза должны быть расслаблены, они не должны таращиться, не должны стараться рассмотреть предмет. Или другой пример: как ни усиливай работу мускулов рта или языка, вкус пищи не станет от этого острее. И глазам, и языку следует доверить действовать самостоятельно.
Но поскольку мы привыкли излишне полагаться на центральное зрение, на сильный прожектор глаз и ума, мы не сможем возродить способности периферийного зрения, если сначала не расслабим своего резкого пристального взгляда. Ментальный или психологический эквивалент такого расслабления — нечто вроде тупости, которая так часто упоминается у Лао-цзы и Чжуан-цзы. Это не просто спокойствие ума, а особого рода «не-хватание» умом. Говоря словами Чжуан-цзы: «Совершенный человек пользуется своим умом словно зеркалом: он ничего не хватает и ничего не отвергает. Воспринимает, но не удерживает». Можно сказать, что ум при этом как бы слегка «расплывается», чтобы избавиться от излишней чёткости. Так Лао-цзы говорит о себе:
Отбрось ясность — и исчезнут тревоги… Все люди счастливы, как на пиру, Как на высокой башне в весенний день. Я один спокоен, и ничего не выражает мой вид, Как лицо ребёнка, ещё не умеющего улыбаться. Я одинок и заброшен, точно бездомный. У людей — избыток всего, У меня одного — нужда. Может быть, у меня ум глупца, И полон заблуждений! Пошлость так сообразительна — Я один, кажется, туп. Пошлость так проницательна,— Я один, кажется, глуп. Я ко всему безразличен — как будто ничего не различаю. Я плыву по течению — как будто ни к чему не привязан. У всех людей есть какое-то дело, Один я, кажется, непрактичен и неуклюж. Один я — не такой, как все. Но я ищу поддержки у Матери (Дао). (20) [5]5
Я следую интерпретации Ch'u Ta-kao: [21, с. 30]