Путь эльдар: Омнибус
Шрифт:
Машины Иллитиана нырнули вниз, к широкой террасе, прильнувшей к напоминающим утесы бокам башни, и в последнюю секунду повернулись так, что терраса оказалась у них под килями. На краткий миг Иллитиан испытал головокружение, когда барка сменила курс на девяносто градусов, и стена, которая мчалась ему навстречу, стала опорой под ее брюхом. Потом архонт соскочил с палубы, его окружили телохранители-инкубы, и он стал обозревать хаос, творящийся вокруг. Повсюду вокруг с «Рейдеров» спрыгивали воины в черных доспехах, а геллионы и разбойники кружили над их головами, предоставляя прикрытие.
Вдруг затрещал осколочный огонь, и Иллитиан резко переключил внимание на его источник, увидев далекие белые фигуры, сплошным потоком
Глава 21
Плохие посадки
— Что это за место? — проскрежетал Морр со смесью удивления и презрения в голосе.
— У тебя свои воспоминания, у меня — свои, — как бы оправдываясь, сказал Пестрый. — Мне просто нужно было какое-то безопасное место, где можно ненадолго передохнуть и собраться с мыслями. Это было лучшее из того, что сразу пришло в голову.
Они стояли на узкой террасе, выходящей на лазоревую лагуну, по обе стороны возвышались тонкие керамические башни с оранжевой глазурью. На балюстраде на краю террасы развевались цветастые вымпелы, знамена, закрепленные на стенах башен, трепетали на пахнущем солью ветру, который дул с моря. Высоко над головой сияло желтое солнце, наполняя воздух теплом и рассыпая по глубоким синим водам искристые алмазы света. На пляже внизу Морр видел ярко одетых прохожих, которые непринужденно прогуливались по песку, болтали друг с другом, смеялись и, очевидно, совершенно не замечали мрачного инкуба, пристально глядящего на них сверху.
— Я надеюсь, ты не хочешь покинуть это место и вернуться на Каудоэлит, — многозначительно добавил Пестрый.
— Нет. Я с радостью оставил и этот мир, и наших преследователей позади.
— Хм, я тоже так думаю. Знаешь ли, ты бы мог как-нибудь попытаться проявить ко мне самую чуточку благодарности, ведь это я вытаскиваю тебя из всех этих частых передряг.
Морр оторвал взгляд от прохожих внизу и наградил Пестрого обжигающим взглядом. Пестрый почтительно поднял руки:
— Заметь, это просто предложение.
Морр повернулся спиной к залитой солнцем лагуне.
— Ты так и не объяснил, зачем ты мне помогаешь, — прогремел инкуб. — Ты говоришь, чтобы спасти город, но ты не житель Комморры. Твои сородичи забредают в вечный город, только чтобы разыграть свои поучительные спектакли или мифологические пьесы, а потом уходят, и вам нет дела ни до самой Комморры, ни до ее выживания. Так почему же ты с такой готовностью предлагаешь мне помощь на каждом шагу? В чем твоя выгода от всего этого?
Пестрый беспомощно смотрел снизу вверх на лицо Морра. В теплом солнечном свете инкуб выглядел невероятно постаревшим: его щеки запали, как у трупа, морщины у рта и на лбу стали глубже и четче, кожа безжизненно высохла, а в темных колодцах глаз светились тревожные огоньки голода и безумия. Как будто за последние несколько часов, проведенных в Паутине, Морр прожил не меньше пятидесяти лет. Инкуб понял выражение на лице Пестрого и безрадостно улыбнулся.
— Голод преследует меня. Та, что Жаждет, взимает свою дань. Вскоре я должен буду убить, чтобы освежить себя, иначе стану одним из Иссушенных, стенающих полоумных тварей, что существуют лишь благодаря объедкам, которым Она позволяет упасть со своего стола, — Морр внимательно присмотрелся к мирно гуляющим жителям и скривился. — Ты сказал, что это место из твоих воспоминаний, значит, они — привидения. Здесь нет ничего реального.
Пестрый вздохнул.
— Оно было реальным, и его обитатели были реальны, и поэтому оно по-прежнему реально для тех, кто его помнит — в этом случае они, по большей
— Храбрые слова. Не думай, что все эти испытания меня ослабили, маленький клоун, — фыркнул Морр. — Даже более того, после них мое внутреннее пламя полыхает еще жарче.
— Что ж… это хорошо. На Лилеатанире тебе понадобятся все силы, которые ты можешь собрать, хотя с убийствами там тоже будет туго. Извини.
— Посмотрим. Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему тебе есть дело до того, что случится на Лилеатанире или в Комморре, если на то пошло? В чем твоя выгода?
Пестрый призадумался, как разъяснить концепцию альтруизма тому, кто на протяжении всей своей жизни только и делал, что дрался и хватался за любое возможное преимущество. Верность Морра распространялась только на самого себя. Он бросил свой клан на Ушанте ради храма Архры. Долг связал его с Крайллахом, а соответственно, и всей Комморрой, но он пошел против Крайллаха, когда тот пал жертвой порчи. Всем, что имело значение для Морра, был жестокий кодекс Архры: убей или будь убит, без оглядки на мораль, без угрызений совести, вплоть до того, что даже ученик должен был убить учителя, увидев в том слабость.
Молчание между Морром и Пестрым мучительно растягивалось, пока не стало ясно, что инкуб решил не делать ни шага дальше, не получив ответ, который соответствовал бы его особенному пониманию этики.
— Разве для того, чтоб действовать вместе, не достаточно того, что мы оба хотим спасти Комморру? — вопросил арлекин.
— Я понимаю, что должен спасти Комморру, потому что мои действия на Лилеатанире привели к Разобщению, — ответил Морр. — Я исправлю их последствия, потому что, если Комморру поглотит энтропия, инкубы будут уничтожены, а учение Архры — потеряно. У тебя нет такой мотивации, и еще меньше причин помогать мне. Так что объясни, зачем тебе нужно все это делать, иначе мы никуда не пойдем.
— Потому что… — беспомощно начал Пестрый, и тут его озарило вдохновение. — Потому что эльдарская раса — больше, чем просто сумма ее частей. После Падения из развалин того, что было прежде, возникло три совершенно разных общества: Комморра, искусственные миры и девственные миры. Каждое из них сохранило некоторую часть утраченного — да, даже Комморра, несмотря на то, что многие хотели бы это отрицать. Каждая ветвь по-своему процветала на протяжении столетий или, по крайней мере, не исчезала полностью, и это само по себе кое о чем говорит: это стабильные сообщества. Каждое из них научилось приспосабливаться к ужасной новой вселенной, не оставившей для них принадлежащего по праву места.
— Так значит, ты веришь, что все ветви надо сохранить, — проворчал Морр. — Как это благородно с твоей стороны.
— О, это куда больше, чем простое сохранение, мой дорогой циничный друг. Во всех наших трех сообществах есть одна фатальная черта: все они смотрят лишь внутрь себя и считают, что только они идут единственным верным из всех возможных путей. Если они и строят планы на будущее, то имеют в виду только свой собственный народ, а в большинстве случаев даже до этого не доходят. Выживание стало всеобъемлющим кредо всей эльдарской расы, и на протяжении последних ста веков мы постоянно ощущаем себя осажденными и изолированными. Это ведет к стагнации, к явлению, прямо противоположному излишествам, которые породили Ту, что Жаждет, и теперь нас губит не энтропия, но стазис — медленная, холодная смерть. Конечно, не все думают подобным образом, в каждом поколении есть те, кто поднимает взгляд из трясины, созданной нашими предками, и снова бросает взгляд на звезды. Мы по-прежнему можем учиться друг у друга, поддерживать друг друга. Крупица надежды все еще жива, — на миг Пестрый с тоской поглядел на лагуну.