Путь Грифона
Шрифт:
Утекающие за границу реки русской пшеницы оставляли голодной страну и всё же не приносили казне достаточного количества золотовалютных резервов. В начале января 1931 года Торгсин получил всесоюзный статус, в середине июля того же года он вовсю торговал за монеты царской чеканки, именуемые «чеканом», а в декабре стал продавать товары в обмен на бытовое золото. Вслед за золотом стали принимать платину, серебро и драгоценные камни. В 1933 году неожиданно для работников Торгсина опять пошёл «чекан». «В тот год, именно в тот год безлошадный и голодный, – писал Виктор Астафьев, – появились на зимнике – ледовой енисейской дороге – мужики и бабы с котомками, понесли барахло и золотишко, у кого оно было, на мену, в Торгсин. Вероятно, в этот период торгсиновской истории из семей пропали
А ещё в том году исследователями отмечена самая высокая смертность в местах заключения – пятнадцать целых две десятых процента от общей численности заключённых. Тогда как ежегодные статистические отчёты санитарных отделов ГУЛАГа (1932–1940 годы) по тридцать шестому, тридцать девятому и сороковому годам называют соответственно: два целых сорок три десятых, три целых восемьдесят три сотых и три целых сорок семь сотых процента умерших. Автору неизвестен процент смертности в лагерях тридцать седьмого и тридцать восьмого годов. Но вряд ли он сильно отличался от самого «бессмертного» тысяча девятьсот тридцать шестого года [1] .
1
Здесь и далее использованы работы историка В.Н. Уйманова «Репрессии. Как это было» и «Пенитенциарная система Западной Сибири (1920–1941 гг.)».
В Томске пункт Торгсина находился в универмаге номер один и занимал примерно третью часть всей торговой площади. И если около прилавков универсального магазина покупателей было не так много, то в торгсиновском пространстве приёмки и контроля царили толчея и неутихающий ропот, выливающийся время от времени в ругань и скандалы.
– Тише, бабы, все уедем! – кричал Соткин, выбираясь из начала длинной очереди, состоявшей в основном из женщин. Тут же он влез в начало очереди другой, такой же длинной и к другому окошечку. Над головой он держал номерной ярлык, подтверждающий факт сдачи им ценностей и почему-то называвшийся в народе «собачкой». В другой руке у него были две из трёх квитанций, которые приёмщик ценностей против существующих правил доверил ему, тогда как должен был отдавать их контролёру собственноручно. Одну из выписанных квитанций Соткин уже оставил у приёмщика. Из-за тесноты пространства две очереди к окошечкам с надписями «Приёмка» и «Контроль» ещё и перепутались. И если крестьяне и крестьянки с узелками, которые они прижимали к груди, с настороженным удивлением, молча смотрели на пронырливого городского мужика, то городские жительницы продолжали хором на него кричать:
– Куда милиция смотрит!
– Вы, гражданин, опять без очереди лезете!
– Где ваша сознательность, товарищ?
– Успокойтесь, граждане. Это скользящий пробирер, – наконец-то разъясняла хорошо одетая дама из числа постоянных посетительниц Торгсина.
– Ничего не значит. Пусть стоит на общих основаниях, – не желая примириться, возражала ей другая женщина.
– А вам ещё раз объясняю, – спокойно продолжила женщина интеллигентного вида, – товарищ сдаёт не своё золото, а золото, которое сам принял у населения.
Соткин между тем уже выходил из двери рядом с окошечком контролёра. Без «собачки», но с оставшейся квитанцией и в сопровождении самого контролёра. Всеобщее раздражение от длительного стояния в очереди было готово опять обрушиться на Александра Александровича с новой силой, но ловкий Соткин опередил события:
– Граждане женщины, товарищи мужики, вы почему в двух очередях сразу стоите? – строго поинтересовался он. – Вас, наверное, на улицу нужно выгонять, чтоб вы порядок соблюдали.
Дело было сделано. Очередь точно сразу забыла о нём и принялась заново выяснять, кто за кем и в какой очереди стоит. А Александр Александрович уже шагал к третьему окошечку с надписью «Касса». Здесь сопровождавший его контролёр под расписку сдал полученную от Соткина последнюю, третью, копию квитанции о сдаче ценностей, а Соткин получил долгожданные денежные средства.
Первоначально это были
Но и этим дело не заканчивалось. Ещё один контролёр должен был сверить ассортимент приобретённых товаров с выписанным продавцом чеком и проверить правильность заполнения «заборной книжки». И за всей этой многоступенчатой процедурой бдительно наблюдал сотрудник уголовного розыска. Иногда внедрённый в число работников приёмки, иногда прикреплённый к пункту на какое-то короткое время. Ещё существовала и вовсе секретная часть, которая передавала сведения о покупателях в экономический отдел ОГПУ-НКВД. Перевозку золота с периферии в центр осуществлял фельдъегерский корпус ОГПУ-НКВД.
– Морока, – сказал Соткин Суровцеву, когда они через десять минут встретились на берегу Томи у пристани.
Они оказались почти одинаково одеты. Оба в армейских бриджах, заправленных в качественные, из отличной кожи сапоги. Оба в темных пиджаках поверх светлых рубашек и при кепках, получивших название «восьмиклинка» из-за того, что верх кепи был скроен из восьми клиньев материи.
– Спасибо, Саша, – принимая чемодан, поблагодарил Сергей Георгиевич.
Чемодан, который силач Соткин нёс с лёгкостью, оказался очень тяжёлым.
– Надоело мне это всё хуже горькой редьки, – присев на речном откосе и закурив папиросу, признался Соткин, глядя на недавно освободившуюся ото льда реку.
– Я тебе сколько раз говорил, уходи за кордон, – сказал ему Суровцев.
– Не могу. Да и куда я пойду? Только что в Америку сбежать. На Финляндию я в девятнадцатом году посмотрел. Чего ждать в Европе, мне понятно. В Китай? Поговорил с приехавшими оттуда да на китайцев посмотрел, из которых здесь дивизию формировали, – ещё хуже тоска одолела.
Под «приехавшими оттуда» Александр Александрович подразумевал бывших советских служащих КВЖД, вернувшихся на родину и сразу же высланных в Томск как лица неблагонадёжные. Кстати, они первоначально стали одними из первых, кто понёс в Торгсин валюту и личные сбережения. Китайская же дивизия была сформирована в Томске из китайцев, которых после Гражданской войны было в России столько, что их хватило на несколько крупных военных соединений. Эти воинские соединения вступили в гражданскую войну в Китае на стороне Чан Кайши, главным военным советником у которого был легендарный Василий Блюхер. И, что любопытно, плечом к плечу с китайскими революционерами воевали бывшие белогвардейцы. И что уж совсем не укладывалось в голове – военные советники РККА, находящиеся в тех же рядах, носили белогвардейские погоны. Чтобы не отличаться от других русских. Но это уже другая история.
– А чего сам, по совести говоря, не сдёрнешь отсюда? – спросил Соткин. – Или та же любовная рана свербит?
Прежде Соткин никогда даже не коснулся бы этой темы, но нынешнее одинаково равное, и в сущности бесправное, положение их уравняло. Суровцев, со своей стороны, тоже изменился. Поинтересуйся Соткин прежде его «любовной раной», и он нашёлся бы, что сказать ему в ответ. Теперь же не было ни желания, ни сил говорить на эту тему.
Никаких связей с Асей у него не было. И если во время его работы в артели глухонемых он ещё иногда виделся с ней, то сразу, как стал выезжать в научные экспедиции, по возвращении из них в Томск избегал всяческих встреч с бывшей невестой. И причина была отнюдь не в том что он не испытывал к ней прежних чувств. И совсем не в том, что муж Аси, Павел Железнов, был работником ЧК-ОГПУ-НКВД, что было во всех отношениях опасно. Дело было в самой Асе. Уходить от законного мужа она, как понял Суровцев, не собиралась, а против любовных отношений с замужней женщиной восстала сама цельная личность Суровцева. Делить любимую с кем-то другим он просто не мог. Ещё и упрекал себя в слабости своих чувств.