Путь искупления
Шрифт:
– Тут вы ошибаетесь.
– Я передам ей, что вы заезжали.
Он попятился было в дом, но Элизабет перехватила край двери, прежде чем та успела закрыться.
– Ей нужно нечто большее, чем просто крепкие стены, мистер Шоур. Ей нужны люди, способные понять. Вот вы, шесть футов с хвостиком росту, богатый человек, и весь мир у ваших ног. А Ченнинг вовсе не из таких. У вас есть хотя бы какое-то представление, что она чувствует прямо сейчас? Думаете, вы когда-нибудь сможете понять?
– Никто не знает Ченнинг лучше меня.
– Не в этом дело.
– А у вас есть дети, детектив? – Он выжидающе навис над ней.
– Нет.
– Вот когда будут, тогда и поговорим.
Он резко захлопнул дверь, оставив Элизабет с обратной стороны. Его чувства вполне можно было понять, но Ченнинг требовалось провести через полную горечи, изрытую опасными ямами территорию последствий, а Элизабет знала тамошние тайные тропы куда лучше остальных.
Подняв взгляд на высокие окна, она глубоко вздохнула, а потом двинулась вдоль подстриженных коробками кустов, возвышавшихся по бокам от нее, как стены. Тропинка вилась вокруг огромных дубов, а потом вывела ее на площадку у ворот, где, к своему полному удивлению, Элизабет обнаружила Ченнинг, сидящую на капоте ее машины. Хрупкое тело девочки словно утонуло в свободного покроя джинсах и мешковатом худи. Капюшон оставлял ее глаза в тени, но свет коснулся линии ее подбородка, когда она заговорила.
– Я видела, как вы подъехали.
– Привет, Ченнинг.
Девушка слезла с капота и затолкала руки в карманы.
– Как ты выбралась из дома?
– Через окно. – Она пожала плечами. – Постоянно так делаю.
– А твои родители…
– Родители обращаются со мной, как с малолеткой.
– Милая…
– Я больше не ребенок.
– Да, – печально произнесла Элизабет. – Да, пожалуй, это так.
– Они говорят, что всё в порядке, что я в полной безопасности. – Ченнинг стиснула зубы – хрупкая кукла из тончайшего полупрозрачного фарфора. – А я совсем не в порядке!
– Можешь быть в порядке.
– А вы в порядке?
Ченнинг позволила солнцу осветить лицо, и Элизабет увидела, как плотно кожа обтягивает скулы, увидела круги под глазами, такие же темные, как у нее самой.
– Нет, лапочка. Не в порядке. Практически не сплю, а когда все-таки получается, то вижу кошмары. Не ем, не хожу в спортзал, не разговариваю с людьми – только если совсем припрет. Потеряла за неделю двенадцать фунтов. Это несправедливо – то, что произошло в том доме. Меня зло берет. Просто хочу всех на клочки порвать!
Ченнинг вытащила из карманов руки, которые повисли по бокам.
– Мой отец едва может на меня смотреть.
– Вот в этом я сомневаюсь.
– Он думает, что мне нужно было убегать быстрее и отбиваться сильнее. Говорит, что, для начала, мне вообще нечего было делать на улице.
– А что говорит твоя мать?
– Приносит мне горячий шоколад и плачет, когда думает, что я не слышу.
Элизабет оглядела дом, который говорил о самоотречении и спокойном превосходстве.
– Не хочешь куда-нибудь выбраться?
– С вами?
– Да.
– Куда?
– А это важно?
– Думаю, что нет.
Ченнинг забралась в машину, и Элизабет повезла их прочь из исторической части города – мимо придорожного торгового центра, автосалонов, детских садов… Они пересекли городскую черту, а потом свернули на щебеночную дорогу, которая глубоко врезалась в густой лес, прежде чем полезть на высокую гору, одиноко
– Где-то тут должен быть заброшенный карьер, – нарушила молчание Ченнинг, в голосе которой явственно проглядывало любопытство.
Элизабет ткнула рукой в просвет между деревьями.
– Как раз наверху вон той тропы. Где-то с четверть мили.
– А зачем мы сюда приехали?
Элизабет вырубила мотор, затянула ручник. Ей надо было кое-что сделать, и это могло быть больно.
– Давай-ка немного прогуляемся.
Она повела Ченнинг в тень, а потом – по извилистой тропке, плотно утоптанной множеством людей, которые ходили по ней годами. Местами тропка довольно круто поднималась в гору. Они проходили мимо россыпей мусора и деревьев с вырезанными на серой гладкой коре инициалами. На вершине горы тропинка заканчивалась чем-то вроде смотровой площадки, с одной стороны которой открывался вид на город, а с другой – на карьер. В некоторых местах деревья кое-как держались в тонком слое почвы; в других проглядывала лишь голая скала. Это было завораживающее и очень красивое место, но к карьеру падал практически отвесный обрыв двухсот футов высотой.
– Зачем мы сюда пришли?
Элизабет подступила к самому краю и опустила взгляд на обширную поверхность холодной черной воды.
– Мой отец – священник. Наверное, ты этого не знаешь.
Ченнинг помотала головой, а волосы Элизабет подхватил ветерок, поднявшийся между крутыми стенами, словно вода вдруг дохнула на них из самой своей глубины.
– Я выросла в церкви, в маленьком домике рядом с ней, если точнее. В пасторате [14] . Знаешь такое слово?
14
Пасторат – резиденция священника, расположенная непосредственно при церкви.
Ченнинг опять помотала головой. Элизабет и в этом смогла ее понять. Большинство детей не понимают церкви как образа жизни, со всеми его молитвами, послушанием и смирением.
– Церковные дети приходили сюда по воскресеньям после службы. Иногда нас было всего ничего, иногда много. Чьи-нибудь родители привозили нас на гору, а потом читали газеты у себя в машинах, пока мы поднимались сюда поиграть. Знаешь, это было здорово. Пикники, воздушные змеи, длинные платья, ботиночки на шнуровке… Здесь есть тропка, которая спускается к узенькому уступу над самой водой. Можно искупаться, пускать во воде камушки блинчиком… Иногда мы разводили костер.
Элизабет кивнула сама себе, перебирая в памяти пожелтевшие воспоминания о днях вроде нынешнего, о той невинной узкобедрой девчонке.
– Меня изнасиловали прямо вон под теми деревьями, когда мне было семнадцать.
Ченнинг замотала головой.
– Зачем вы такое рассказываете?
Но Элизабет уже рассказывала.
– Мы остались только вдвоем – тот парень и я. Было уже поздно. Мой отец был в машине, на той площадке внизу. Это произошло так быстро…
Элизабет подобрала камень, бросила его вниз и проследила взглядом, как тот летит и плюхается в карьер.