Путь к дому
Шрифт:
— Ты позволишь помочь? — спросил Голос уже ближе. Сильвия невольно сжалась, непослушное тело отдало болью.
Руки осторожно подняли ее. Так легко, словно бы она легче пуха, а вовсе не повисший мешок картошки. Сильвия испытала мучительный стыд. Кажется, она еще и описалась! Руки бережно положили ее на кровать, едва касаясь стянули рубашку. В какой-то момент руки случайно едва задели грудь. Показалось, что вместо груди раскаленные камни. Сильвия застонала.
И тут ее оглушил крик, требовательный и пронзительный.
Что это?
Сильвия попробовала открыть глаза, пытаясь найти
— Они голодные. Мы не успели вовремя, прости… Они заспались, поэтому так много молока. Очень больно? — в голосе слышалось искреннее раскаяние и сочувствие. — Давай, ты сначала их покормишь, а после я тебя одену, а то все будет в молоке, — аккуратно придерживая за плечи, произнес некто.
Минутная тишина. Легкие шаги, едва заметное дуновение ветерка. Сопение и фырчанье. Руки неизвестного аккуратно положили Сильвию на спину.
Что происходит? Где она? Кто они?
Воспоминания вовсе не спешили на помощь, рваным и нелепым одеялом они метались перед глазами. Это все какая-то чушь!
Она княгиня Силь, жена конунга Сига… А разве Сиг не умер?
Умер! Как это ужасно! Он умер! Слезы сами собой потекли по щекам.
Вдруг что-то очень теплое, с нежной и тонкой кожей, прижалось к телу.
— Прости, иначе они просто захлебнуться и наглотаются воздуха, а потом мы не сможем их унять из-за колик!
Второй теплый комочек тяжестью лег на солнечное сплетение. Фырчанье и сопенье повторилось. Сильвия оторопела. Сначала один голодный нос упорно принюхивался и тыкал ей в каменную грудь, затем второй…
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ.
В сознании все окончательно поплыло. Абсурд. Сильвия хотела было тряхнуть головой, но не вышло.
Руки, принадлежали голосу, помогли сначала одному комочки, а затем и второму достигнуть цели — сосков. Острая, режущая боль пробила молнией.
Сильвия застонала. Все ее тело, такое непослушное, словно бы чужое, болело, абсолютно все! Это казалось неправдоподобным, но даже ноготь на мизинчике левой ноги, и тот ныл! Неадекватность ситуации была настолько очевидной, что Сильвия едва не рассмеялась как безумная. Но смеятся было непозволительной роскошью — голова бы точно лопнула и растеклась переспелой тыквой по плечам….
С невероятным трудом Сильвия подвинула руку, желая убедиться в правдивости происходящего. Касание вышло неуклюжим, комок, жадно присосавшийся к груди, обиженно всхлипнул, но соска не отпустил. Скорей вцепился отчаянней.
В эту секунду в голове не осталось ни одной мысли. Только звенящая тишина.
И в этой тишине, озвончаемой посасыванием с прицокиванием и усердным сопением, прошло все кормление.
Наконец оба комочка насытились. Тянущие ощущения в груди сменились приятной легкостью. Комочки продолжали в полусне оглаживать маленькими ладошками теплую грудь. Сильвия чувствовала их прикосновения, как через слой ваты.
Снова легкое дуновение. "Руки" осторожно забрали маленькие комочки и куда-то унесли. В ответ тело начал бить сильный озноб, оно горело, как после купания в ледяной ванной.
"Руки" накинул на плечи рубашку. Затем у рта появился холодный край железного предмета, Сильвия непроизвольно отдернулась.
— Это бульон. Тебе надо пить.
— А теперь надо поспать. Не бойся. Все хорошо! — "руки" аккуратно накинули одеяло.
Сильвии захотелось свернуться под ним клубом и плакать, но непослушное тело не позволило. Оставалось только плакать, но тогда бы пришлось лежать в целой луже из слез!
— Поспи, — «руки» бережно коснулись головы. И сон милостиво пришел сам.
С того дня Сильвия начала приходить в себя, просыпаться. Временами она могла заставить себя бодрствовать подолгу. И тогда она чувствовала, как все те же руки умывали ее, перестилали кровать, осторожно ухаживали за телом. С каждым днем Сильвия чувствовала все больше, и теперь уже не только болью. Она могла пошевелить руками, немного ногами, вскоре смогла приподниматься на локтях. Тело продолжало гореть огненным льдом, но теперь Сильвия уже различала два основных источника боли — низ живота и кисть руки. Рука ныла и дергала, а живот горел. И все же ей становилось лучше. Только с глазами была беда. Любая попытка их открыть приводила к резкой боли в голове и ощущению песка в глазницах.
— Сил, у тебя инфекция. Поэтому ты пока не можешь видеть, — в какой-то момент произнес Голос. Тот самый Голос, который ухаживал за ней. Второй, так пугающий её, она больше не слышала. Может, он ушёл, или ей в первый раз почудилось?
— Выпей это, должно помочь, — у рта появился холодный край. Ложка, внутри что-то горько-сладкое. Сильвия невольно поморщилась. — Верю, гадко, но без меда вообще дрянь невозможная!
«Мёд и полынь», — вдруг всплыло в памяти. Мед и полынь.
— Я повяжу тебе на глаза темную повязку, чтобы не травмировать лишний раз сетчатку.
«Мед и полынь», — повторяло внутри.
Сильвия спала все меньше. В моменты бодрствования она прислушивалась к происходящему в доме. Как правило было тихо, мерно потрескивал огонь в печке, из-за стены доносились шорохи и скрипы. Иногда плакали совсем маленькие дети, мяукали, как новорожденные. И тогда Голоса им тихо что-то пели, меря шагами соседнее помещение от стены до стены. Сильвия даже удивилась, каким чутким становится слух в моменты слепоты. Казалось, она могла посчитать сколько шагов нужно каждому из голосов на то, чтобы пройти всю комнату. И, да, второй Голос тоже был. Только он никогда не подходил к ней ближе, чем на десять шагов. Зато он чаще рассказывал беспокойным комочкам сказки и шагов от стены до стены было на один меньше.
«Мед и полынь», — все повторяла и повторяла память…
Комочки-малыши вводили в ступор. Хоть убей, но Сильвия не помнила их! А они, вопреки памяти, были! По всему выходило, что эти комочки — её… Вот только связать комочки с собой у Сильвии не получалось. Последнее, что помнила четко — это похороны мужа, конунга Сига. Помнила высокий погребальный костер… А все, что было позже, скакало перед внутренним взором пестрым покрывалом. Когда удавалось хоть на миг уцепиться за «цветастую ткань» памяти, воспоминание казалось настолько абсурдным, что Сильвия тотчас отступалась.