Путь к отцу
Шрифт:
Ранним утром грузовик увозил меня прочь от Полигона. Чем ближе я подъезжал к Дворцу, тем светлее становилось и впереди, и вокруг. Когда последний перевал остался за спиной, и я выехал на равнину, яркое солнце осветило все вокруг. Дворец неумолимо приближался, а мое сердце радостно-тревожно забилось: что-то впереди?..
А вот и громадные въездные ворота! Они распахнуты настежь. Никакой стражи, только дежурный приветливо улыбается мне и спешит показать путь. Когда я остановил грузовик и вышел наружу, вдруг совершенно ослеп. Оказывается, запыленные и прокопченные окна кабины не пропускали и малой доли света, который разливался вокруг.
Пока
— Ты, наверное, новичок?
Я утвердительно кивнул. На мои глаза опустились темные очки. Я проморгался и увидел рядом мужчину в белой одежде. Его открытое доброе лицо тоже было светлым и лучилось приятной улыбкой.
— Ты, наверное, деньги привез? — спросил он участливо.
— Да, от Хозяина Полигона. Это его дар. Куда мне с ними ехать?
— Несчастные люди, они по-прежнему думают, что их деньги имеют какую-то цену. Но Господь милостив, и даже эта жертва будет принята. Так что вези свой груз на склад, а потом спроси, как найти первый корпус, — там тебя и поселят.
На складе я поинтересовался, почему же это деньги наши не имеют цены? Мне ответили, что здесь другие ценности. А от жителей Полигона важна только жертва как акт покаяния. И еще мне объяснили, что все, привозимое с Полигона, в том числе одежда, подлежит сжиганию, так как может нести на себе гнилостную заразу.
Потом меня направили в баню. Обливали горячей водой, поливали густыми жидкостями, которые пенились и пузырились, терли мягкими губками. Одели меня в светлые одежды, на которых не имелось ни единой дырочки и заплатки. Когда я глянул в зеркало, то не узнал себя: на меня смотрел молодой красавец с удивительно белым лицом и светло-коричневыми волосами, приглаженными предметом, называемым расческой. От меня пахло необычно приятно. А голова кружилась от пьянящей легкости.
В первом корпусе меня поселили в комнате со светлыми стенами и усадили за блестящий стол, уставленный удивительно красивыми блюдами, тонко благоухавшими. В прозрачной вазе некоторые фрукты мне показались знакомыми, только цвет имели необычный. Я спросил, почему это банан здесь не черный, как обычно, а такой желтый. Мне пояснили, что черными бананы становятся, когда портятся и начинают гнить. Такие испорченные продукты здесь употреблять не положено, их выбрасывают.
Итак, меня учат незнакомой прекрасной жизни. Каждый день приносит мне новые знания. После многих лет лжи я начинаю обретать истину. Мне кажется, что я приник к источнику чистой воды, которую пью и никак не утолю свою жажду.
Довелось мне узнать и о себе. Имя мое — не Леха, а Алексий. Мои предки жили в этом Дворце, но после восстания, которое здесь называют переворотом, изгнаны отсюда на Полигон. Сначала здесь жили восставшие пьяные романтики, которые старую жизнь решили улучшить на свой вкус, но были обмануты руководителями восстания и в конце концов уничтожены. Дворец стал выполнять роль символа власти, многие святыни осквернялись и продавались за кусок заплесневелого черствого хлеба. Сейчас сюда возвращается прежний тысячелетний порядок, но самое главное — в центре Дворца восстановлен и засиял новой чистотой Храм.
Мне поначалу пришлось мучительно долго готовиться к первой своей исповеди. Мой горделивый разум не позволял разглядеть в себе множество грехов, которые, как занозы, вросли в мою душу, парализовали ее прозрение вечности. Только совесть снова и снова взывала к моей окаменевшей душе, не давая покоя
После первой исповеди, которую я запомню на всю жизнь, меня ввели в Храм, и я обрел возможность его посещать и даже вместе со всеми участвовать в Божественных Таинствах. Духовный наставник учит меня покаянию и смирению, соблюдению чистоты и любви к Богу и людям. Понемногу я постигаю великое искусство молитвы. Каждый день теперь я молюсь о своем помиловании и причастии вечной жизни. Чем глубже очищается душа, тем ярче возгорается моя молитва, тем настойчивее молюсь о спасении людей с Полигона.
В храме я учусь стяжать благодать. Мой наставник учит внимательно прислушиваться к состоянию своего сердца, определяя, что именно вызывает во мне благодать. Какие духовные занятия рождают умиление, всепрощающую любовь, умиряют страсти, осветляют душу...
Однажды на воскресной Литургии во время пения «Иже херувимы» я почувствовал острое желание молиться. В тот миг я забыл о себе и своих нуждах, но всецело отдался молитве о людях Полигона. О, какой же смелой и дерзновенной стала моя молитва! Я мысленно перебирал одного за другим всех знакомых и впервые в жизни ощутил то, о чем только слышал или читал. Ни малейшей обиды, ни тени осуждения не осталось в моем сердце, в каждом из этих человеков мне удалось увидеть Божие творение, которое бесконечно любит и желает спасти Господь.
Совершенно явно пришло ко мне ощущение, что моя молитва услышана Отцом Небесным и угодна Ему. Я тогда замер и умолк. Величайшее спокойствие посетило мое сердце.
Вышел я из храма, не чувствуя под собой ног. Мне хотелось, как можно дольше сохранить в себе этот тихий покой. Но вот меня тронули за локоть и сообщили, что у главных ворот меня ожидают посетители. Я взял благословение у наставника и прошел к воротам.
Здесь меня нетерпеливо ждали и громко ругались несколько человек с Полигона. Когда я приблизился к ним и радостно поприветствовал, они удивленно и со страхом замолчали. Я открыл им свои объятия и обнимал по очереди: Жору, Ряшу, Дубу, Лялю и моего любимца Толика. И не замечал я сейчас их грязных физиономий, ветхих заплатанных лохмотий, не воротил носа от страшного запаха гнили, которым они насквозь пропитались. Не думал о том, что моя белая одежда может испачкаться, да и не оставалось на ней никаких следов. Любовь моя все очищала, обнимала и освещала их темноту. Но мои гости почему-то скованно отстранялись от меня, будто не узнавали. Я спросил, в чем дело, чем я сумел обидеть их. Тогда за всех ответил Жора, что я стал чужим и абсолютно не похож на прежнего Леху.
Ну что ж, стал я осторожно объяснять, ведь здесь у меня началась новая жизнь, а она человека меняет. Мне пришлось уговаривать охранника, затем наставника, чтобы моих друзей пропустили ко мне в гости. Их пустили, но заставили переодеться в нормальную человеческую одежду. Вот они выходят один за одним из раздевалки — мужчины в рубашках и брюках, женщины в платьях и платочках, расставшись с одинаковыми грязными робами, увешанными ржавыми цепями. Вспомнив давний обычай, они ставят свечки к иконам в привратной часовне, кладут мятые сальные деньги в ящики. Выходят на залитую ярким светом площадь Дворца и зачарованно, почти ослепнув, несмотря на черные очки, оглядываются вокруг.