Путь к Порогу
Шрифт:
Видимо, так оно и было.
Когда Кай спустился с высокого берега, красное солнце уже почти полностью скрылось за темной тучей далекого леса — осталась лишь яркая, будто раскаленная полоска. «Успеть до деревни, пока солнце совсем не село», — привычно загадал мальчик и, перехватив поудобнее удилище и палку, рванулся с места.
Впрочем, уже через несколько шагов бег его стал размеренным, а дыхание ровным. В Северной Крепости, уж конечно, пригодится умение бегать быстро, и чтобы дыхание при этом не сбивалось. В Северной Крепости много чего пригодится. Надо быть сильным,
Кай давно привык бегать тогда, когда можно было пройти пешком, взбираться по крутому склону там, где можно склон обойти. Увидев где-нибудь по дороге увесистый валун, он не мог просто пройти мимо, не попытавшись поднять его и пронести хотя бы несколько шагов. Причем Кая совершенно не волновало, наблюдает ли за ним кто-нибудь или нет. Поэтому уже давно деревенские считали его тронутым: и взрослые, и дети. Кроме, конечно, матушки. И еще одного человека — кузнеца Танка.
Кай добежал до храма Нэлы в тот момент, когда солнце, напоследок вспыхнув красными лучами, совершенно скрылось за лесом. Он остановился, перевел дыхание и улыбнулся. Успел-таки. С этого храма, стоящего на краю, и начиналась деревня. Вот она — в окнах крайних домов тлеют огоньки светильников; сильно пахнет теплым дымом, ворчат собаки и повизгивают свиньи.
Кай побрел по улице к хижине Бабани и Лара. Одно название, что — улица, а на самом деле просто широкая утоптанная тропинка. Летом идешь — по щиколотку тонешь в сухой пыли, зимой пробираешься по колено в снегу. После сильного дождя и вовсе пройти трудно — завязнешь в грязи. Что стоит деревенским выложить ее камнем, как в городе? Как-то Кай в хорошую минуту, во время ужина, когда Бабаня не очень ворчала, сказал об этом Лару, но тот только покрутил своей косматой башкой. Ответила Бабаня. «Деды наши ходили, отцы ходили, и мы будем ходить, — протараторила она. — А ежели кому не нравится, пусть назад в свой город уматывает. Ишь ты — ноги он испачкать боится!.. Ишь ты — барон какой! Право слово — Барон…» Кай и замолчал. Прозвище, которое дали ему деревенские, произнесенное теперь Бабаней — какой-никакой, а все-таки почти что родной бабкой, — больно задело его.
Деревня была безлюдна. В городе в такое время, наоборот, полно народа, улицы наполнены ремесленниками, которые, переодевшись и смыв копоть и грязь, спешат в трактиры пропустить кружечку-другую после рабочего дня. А здесь — никого. Все сидят по домам. Только иногда вдоль плетня проплывет тень — наверняка к хижине Рабки, одинокой вдовой бабенки, торгующей самогоном, дешевым и кислым из-за примесей отвара «волчьего глаза» — ядовитой пунцово-алой ягоды, которая цветет все лето.
Вот и хижина Рабки, покосившаяся и низкая, пропахшая дурманно-кислым смрадом настолько, что, просто постояв рядом несколько минут, можно опьянеть.
Кай, стараясь дышать ровнее после долгого бега, обогнул вонючую хижину, снова остановился. Потом, поколебавшись немного, направился к деревенскому колодцу. Шероховатый камень, из которого был сложен колодец, белел в темноте неподалеку от кузницы, крытой почерневшим от дыма камышом. Подойдя к колодцу, Кай потрепал холодный крюк, на который вешали ведра. Пить ему не хотелось, да и не из чего было напиться. Кузница была темна — не тлели угли, и совсем не пахло дымом, только в окошке хижины, примыкавшей к кузнице,
Кай осторожно прокрался к хижине, встал под окошко.
— Наторговал! — услышал он скрипучий женский голос. — Сколько раз говорили дураку: не ходи сам торговать, отдай господину Карлу, он с выгодой продаст, в барыше останешься! Чего ты суешься куда не следует? Ить вот единственный кузнец в округе, гномов поблизости нигде нет, был бы с умом — в золоте купались бы! Нет, своевольничает! Ну не умеешь ты торговать, не берись! Эту пару плугов за серебро сбыть можно было, а ты что принес?.. Медью взял! Дурак и есть…
— Так вишь, как оно… — отвечал низкий и гулкий мужской голос. — Я же не это… Карл, он, конечно, того, так я ведь…
— Тьфу, дурак! Орясина! Чтоб тебя хапуны сожрали, тупоголового!..
Кай едва удержался от радостного вскрика. Кузнец Танк вернулся! Два дня назад он уходил на дальние поселения, где, как ему говорили, мужикам плуги позарез нужны, — и вот вернулся! Мальчик бы прямо сейчас свистнул условным свистом, но по голосу жены Танка — горбатой Айны — легко было догадаться, что встревать в серьезный разговор не стоило. Айна для встречи непрошеного гостя могла и за ухват взяться. И тут даже Танк не посмел бы вступиться за Кая. Все Лысые Холмы побаивались кузнеца Танка, а он не боялся никого. Кроме собственной благоверной.
Стараясь ступать как можно тише, Кай отошел на несколько шагов, а затем вприпрыжку побежал домой. Завтра утром, чуть встанет солнце, он будет в кузнице. Тут уж Айна ничего не возразит. Чего ж ей возражать, когда Кай с охотой помогает Танку столько, сколько тот скажет, да еще и ничего не просит за работу?..
Окна хижины Бабани и Лара были темны. Но это вовсе не значило, что дома уже спят. Старики считали трату масла на освещение непозволительной роскошью, даже иной раз ужинали в темноте. Бабаня сейчас, наверное, как обычно, возлежит на своей скамье и ворчит, ни к кому специально не обращаясь, сама с собой. Лар пялит глаза в темноту и жует пустым ртом. А матушка, конечно, уже спит. Намаялась за день.
Кай вздохнул. Сколько раз он обещал себе, что будет больше помогать матушке, но все время находились дела важнее. Да и матушка ведь не часто просила. «Побегай, — говорила она, — успеешь еще спину наломать…»
Миновав дверь, он по привычке направился к козлятнику. Проходя мимо окошка хижины, услышал торопливый говорок Бабани. Так и есть — опять разворчалась. Кай досадливо поморщился и прошел бы мимо, но вдруг услышал голос матушки.
И остановился.
— Ну что вы, маменька, пустое болтают… Я же на глазах у вас каждый день, — говорила матушка голосом усталым и глухим. — Если всякого слушать…
— А и послушать иной раз добрых людей стоит, — тараторила Бабаня. — Добрые люди, они все видят. Уж ежели мне не первый и не второй говорит, что подолом машешь перед каждым встречным, так не зря, верно!
— Маменька, да как же это!..
— Ты, Анна, руками тут не маши, а меня послушай. Живем мы, сама видишь как. С хлеба на воду, да и хлеб-то не каждый день видим. Силы у меня уж не те, чтобы тебя, бабу здоровую, бессовестную, с пацаном твоим кормить. Он малый-то малый, а жрет не меньше большого. И работать не заставишь, вечно с Танком полоумным крутится. Попомни мое слово, варнаком, душегубом вырастет!