Путь к себе
Шрифт:
Вот и ночь прошла. Веселая ночка!..
Нудное до тошноты чувство злой тоски, прошпигованное досадой на себя и обидой на весь мир, прорвалось вспышкой ожесточенного отчаяния.
«Ну и что теперь?.. Головой в воду?.. Да катись они все (кто они?) к растакой матери!..»
Скрипнул зубами. Рванул ворот гимнастерки. Солдатская пуговица, намертво пришитая еще Варькой, сдюжила. И от этого еще сильней захлестнула злоба.
Рывком вскочил.
«Да что я без них, пропаду? Хватит! Рано хороните Алексея Ломова! Не на таковского нарвались!»
И
А куда пошел, про то он сам знает.
Над дорогой, проложенной по дну распадка, нависли, прострочив крутой склон, три разноцветных ряда двухквартирных щитовых домиков.
Алексей остановился, задрав голову.
Взгляд против воли упирался во второй справа в нижнем ряду небесно-голубой коттеджик. Но сюда ходу не было. Оттуда убежал он несколько часов назад.
Алексей торопливо, словно боясь передумать, зашагал по дороге. И, только поравнявшись с последним домиком, остановился и снова поднял голову.
Теперь смотрел на крайний в верхнем ряду домов. Окрашенный в темно-зеленый цвет, он был едва заметен на густом фоне обступившего поселок леса.
В этот дом он знал дорогу и нашел бы ее и не глядя.
Только надо ли идти?..
Бывал он там не раз. У Клавы Рудых, которую все на стройке звали «магазинной Клавкой» — она работала продавцом в первом и пока единственном магазине поселка, — всегда можно было разжиться поллитровкой. Не каждому, конечно. Но ему — Лешке Ломову — отказа никогда не было. Клава всегда была ему рада. Никогда он у Клавы не задерживался, будто не замечал ее откровенных взглядов и не понимал намеков, сказанных как бы шутя.
Она и сейчас его примет…
Он уже сейчас видел изумленно-радостную улыбку на смуглом цыгановатом ее лице.
Она будет ему рада. А он?.. Он тоже будет рад этой нечаянной встрече?..
Раздумывал недолго. Махнул рукой:
«Да что я, в монахи записался?»
Шел ходко, не замечая крутизны подъема. Только миновав вторую улочку, сбавил шаг. Еще подумает, торопился к ней.
Клава открыла не сразу.
После третьего стука спросила:
— Кто там?
Отозвался лихо-весело:
— По стуку не узнаешь?
— Ты, Вася?
— Алексеем раньше звали.
Тут же открыла дверь. Встала на пороге босая, в полосатом халатике. Правая щека затекла краснотой, — видать, как легла, так и не поворачивалась на другой бок.
Удивилась, понятно. Но спросила без особой радости, спросонья щуря припухшие глаза:
— Каким тебя ветром занесло?
Даже «здравствуй» не сказала. Не такого он ждал приема.
Сказал с обидой:
— Видно, не вовремя!
Клава от души рассмеялась:
— Самое время… гостевать… Скоро и солнышко выглянет.
Алексей смотрел на ее бьющиеся под халатиком груди и так и хотелось крикнуть:
«Клавка!
Но вместо того сказал, выжимая усмешку:
— А ты, я вижу, самостоятельная стала.
Клава враз посерьезнела. Сверкнула темными, чуток раскосыми глазами.
— Извини, что не угодила. — И уже с явной издевочкой: — Бедный, в какую гору пер. И зазря!
Алексей промолчал.
— Леша, тебя давно не было, — совсем спокойно, даже дружелюбно сказала Клава, — ты ничего не знаешь. У меня на хорошее жизнь обернулась. Замуж я вышла. Ты его не знаешь. Он в прошлом году машины сюда пригонял. И здесь остался. И мы с ним очень хорошо живем. Хорошо, понимаешь… Как вы с Фисой жили… Я всегда ей завидовала… Ну вот… теперь заходи.
Она посторонилась, пропуская его в комнату. Перехватила его взгляд, скользнувший за вырез халата, сказала:
— Садись, — а сама ушла за переборку и появилась уже в туфлях на босу ногу и тонком сером полушалке, накинутом на плечи.
Алексей нерешительно стоял посреди комнаты.
— Чего стоишь, садись. Раз уж пришел, — улыбнулась Клава. — Расскажи, как Фиса. Давно ее не видала. Уж как, поди, обрадовалась она! Так она тебя ждала…
— Да, ждала… — глухо произнес Алексей. И вдруг вспыхнул, как береста на костре: — Все! Ушел я. Нужна она мне!..
— Ушел! — испуганно выдохнула Клава. — Ты что, Алексей… в уме?
Он нехорошо усмехнулся.
— Не ушел, так зачем бы…
— Дурак! — в голос закричала Клава. — От такой жены за чужими объедками приполз!.. А я тебя, дура, за человека считала… Ну ладно… Поговорили… Еще у тебя чего есть ко мне? А то я спать хочу.
— Дай поллитровку, Клава. Душа горит.
Клава пристально оглядела его, словно только что увидала. Не сказав слова, вышла в сенцы, вернулась с бутылкой в руках. Молча отдала ему.
Алексей торопливо выхватил из кармана пятерку.
Клава покачала головой.
— Опять не понял, Леша. Денег мне твоих не надо. Не шинкарю. Бросила. Это для себя. Бывает, выпьем с Васей по стопочке. Если не заспишь, занесешь. А денег не возьму.
Алексей, криво улыбаясь, засунул бутылку в узкий карман брюк.
— Где пить-то будешь? Иди домой. Не пойдешь?.. Жалко мне тебя, дурного… Но оставить не могу… И тебе ни к чему возле меня, да и Васю огорчать не хочу… Он плохо не подумает, но ему неприятно будет, что ко мне опять заходят… по ночам… Не обижайся на меня, Леша…
Алексей снова пришел на берег и снова уселся на тот же щербатый плоский камень. Достал из кармана бутылку. Рядом положил кусок колбасы и ломоть хлеба, что дала ему Клава. С одного удара вышиб пробку и долго сидел неподвижно, с раскупоренной бутылкой в руке…
Запрокинул голову и жадно сделал несколько глотков. Не глядя, ощупью нашел ломоть хлеба, откусил и тут же с отвращением выплюнул. И снова жадно пил водку, не слыша, как льется она по щекам и шее, стекая за ворот…
Но пьяная легкость не приходила…