Путь к сердцу мужа
Шрифт:
Но вот даже самые взыскательные признали, что все готово, и они, дружно усевшись за стол, принялись накладывать еду. Только сидевшая рядом с Лизой девушка ничего не брала, а грустно смотрела на ломившийся от угощения стол.
— Ты что, на диете? — удивилась Лиза, глядя на ее и без того стройную фигуру.
— Я коронки ставлю, у меня шесть зубов спилено, жевать не могу, — вздохнула та.
— Слушай, может, тебе пюре сделать или кашу какую-нибудь сварить? — сочувственно спросила ее Ирина. — Ты ведь не можешь сидеть голодная.
— Что ты за нее волнуешься, что ты за нее волнуешься, — немедленно влез Борис. — Она же
Все так захохотали, что из кухни прибежала запоздавшая жена Игоря и стала спрашивать, что же такое смешное Борька опять сказал.
— А ты что не слышала? — недовольным тоном спросил Борис.
— Как я могла слышать? Я же в кухне была.
— А ты, мать, случайно не глухая? Точно, она же глухая. Господи, ну вы только посмотрите, кого они сюда притащили: одна беззубая, другая глухая. И вот с такими убогими я должен развлекаться.
Он схватился за голову и застонал. Ему, хохоча, налили, и он выпил свою рюмку залпом, заявляя, что пьет исключительно с горя.
Все уже дружно накинулись на еду, как вдруг Валера потребовал тишины и вытащил листок бумаги.
— Ира, — торжественно начал он, — так получилось, что впервые за много лет я не был на твоем дне рождения, так как был в отъезде. Но я написал для тебя стихи, и если сейчас эти люди замолчат, я их тебе прочитаю. Имей в виду, наш общий подарок тебе вручила моя жена, а это только от меня.
И он торжественным голосом начал:
От всей души сказать желаю Все, что на сердце у меня. Ирина, ты нам мать родная, Не мыслю без тебя и дня. Среди веселых, остроумных И, в общем, преданных друзей Прошло так много легких, трудных, Хороших и не очень дней. Но коль случаются невзгоды, Как, в общем, и в любой судьбе, То с каждой новою заботой, Как к Ленину, идем к тебе. Ты выслушаешь, пожалеешь, По-матерински пожуришь. Всегда накормишь, обогреешь, Всегда за жизнь поговоришь. И все печали забывая, Вернуться вновь готов к борьбе. Ирина, мать наша родная, Что пожелать хочу тебе. Всегда здоровой быть и стройной, И быть счастливой много лет, Быть членом общества достойным, И держать в руках своего болтливого мужаВдруг неожиданно закончил он.
— Э, — немедленно встрепенулся Борис, который умиленно выслушивал дифирамбы своей жене, одобрительно кивая головой, — там что, такое написано? А ну, давай сюда.
Он вырвал лист у хохочущего Валеры, разгладил его, и, найдя нужное место, торжествующе закричал:
— Ну,
Все дружно зааплодировали, а Борис стал важно раскланиваться, как будто это были его стихи.
— Э, ты чего кланяешься, самозванец? — закричал Валера. — Это мои стихи, а не твои.
— На, бери их себе, — сунул ему лист со стихами Борис. — И, между прочим, как большой знаток поэзии и, кстати, человек с тонким художественным вкусом, могу тебе сказать, что стихи твои посредственные, дилетантские и не идут ни в какое сравнение со стихами Пушкина, Байрона и Томаса Блейка.
— Ну тебя, Борька, — махнула на мужа рукой Ира. — Давай сюда листик. Это мои стихи, и мне они нравятся. Давай, Валера, я тебя за них поцелую.
Она расцеловала польщенного автора, потом, вдруг что-то вспомнив, объявила.
— И Диму я тоже должна поцеловать. За цветы. Он не был у меня на дне рождения, но прислал мне роскошный букет цветов. Эля, можно мне его поцеловать?
Лиза, засмеявшись, кивнула, и Ира расцеловала также и Полонского.
— Да, — серьезно сказал Борис, — букет действительно был шикарный. И огромный. Этот мотоциклист, что его привез, еле дотащил его до нашего четвертого этажа, а между прочим, он здоровый мордоворот.
— А ты ему даже ничего не дал, — укорила его жена. — Я как раз в ванной была, когда он пришел, Борька открыл ему дверь и ничего не дал бедному парню.
— Значит, цветы принесли тебе, а давать ему должен был я? — подбоченившись закричал ей Борис. — А чего ж ты, если уже так хотела ему дать, не выскочила из ванны и не дала ему прямо там в гостиной?
— Так там же ты был, — захлебываясь от смеха, возразила она ему.
— Да, там был я, но я, между прочим, воспитывался в приличной семье, и мои родители не учили меня давать каждому заходящему в дом мотоциклисту, — серьезно и с достоинством объявил Борис, в то время как все, уже полностью обессиленные от хохота, не могли и слова сказать.
— Борька, ну хватит уже, дай хоть пожрать, наконец, — с трудом выговорила Наташа.
— А, так ты сюда пожрать приехала! — тут же с готовностью накинулся он на нее. — Блин, кого же тут навезли. Только о жратве и думают. А ты о духовной пище хоть раз в жизни подумала? Я, может, сюда Рембрандта читать приехал. А вот ты Рембрандта читала?
— Читала, читала, — вытирая слезы, ответила та. — И Рембрандта, и Ван Гога, и Пикассо.
— Ну, ладно, — милостиво согласился он. — Тогда можешь жрать. Мне, кстати, тоже пора подкрепиться, а то с вами тут заморишься.
Все дружно принялись за еду, не забывая время от времени наливать и выдавать тосты. Потом Игорь сбегал в дом за гитарой, и полились задушевные студенческие песни. Все расслабились, даже Борис перестал острить, проникнувшись лирическим настроением. Мужчины все как один обняли своих жен, те прижались к ним, положили им головы на плечи.
Не успела Лиза подумать, что только они с Полонским сидят порознь, как почувствовала у себя на плече его руку. Она повернула голову к нему, он лукаво подмигнул ей, указав взглядом на свое плечо. Лиза тихонько фыркнула, но послушно прижалась к нему.