Путь к Софии

Дичев Стефан

— Более неподходящую компанию в более неподходящем месте вряд ли можно себе представить! — подойдя к ним, воскликнул Сен-Клер.

— Добавьте, — сказал Гей, — и более неподходящую встречу! Не закурите, майор?

— Ого! Сигары!

— Я получил целую коробку. Поглядите на марку!

Это были «Честерфилд».

— О!

Сен-Клер раскурил сигару и, затягиваясь дымом, испытал знакомое наслаждение. После всех разочарований хоть эта настоящая сигара!..

— Отчего же мы стоим у входа, господа?! Прошу вас! Я могу предложить вам прекрасный коньяк! — приглашал

их Гайдани.

— Благодарю. Продолжайте свою беседу, господа, а мне надо идти.

— Но прошу вас! Вопрос, который мы обсуждаем, имеет отношение и к вам, Сен-Клер!

— Ко мне? Любопытно.

— Это в смысле... Господин Гей был так любезен, что обещал об этом написать. Но дело не терпит отлагательств.

— Какое дело, Гайдани? Говорите прямо.

— Послушайте, майор, ведь вы же советник коменданта. От вас зависит очень многое.

— Я советую, но не решаю.

— Но все же вы должны им об этом сказать. Потому что так больше продолжаться не может.

— Я вас не понимаю.

— Хорошо. Вы меня поймете, Сен-Клер. Мы получили предписание. Нам приказали вдвое расширить свою деятельность. Другими словами, мы должны быть готовыми к приему вдвое большего числа раненых.

— Приказ вы получили письменный или же это было сообщено устно?

— Какое это имеет значение, письменно или устно? Неужели вы не понимаете, что нас просто никто не спрашивает? Это же недопустимо, господа! Ведь мы тут по своей собственной воле. У нас есть свои соображения. Наши люди просто не в состоянии больше работать. Монахини, то есть я хочу сказать — сестры милосердия, уже совсем не спят. А жены этих беев нежатся у себя в гаремах!

— Но ведь идет война, доктор Гайдани. Вы сюда приехали из гуманных соображений, как я понимаю. А что касается гаремов, то следует уважать здешние нравы.

— Уважать! Уважать! — злился еще больше итальянец. — Элементарная вежливость и порядочность требуют, чтобы они уважали нас. Ведь они могли сперва спросить нас: в состоянии ли мы принять вдвое больше раненых или нет?

Сен-Клер подумал: «Он прав. Но могло ли это прийти в голому таким тупицам? Нашу миссию они приглашают, разговаривают с нею — и это, несомненно, будет всем известно. А почему бы им не позвать и итальянцев и немцев? Сулейман в самом деле какой-то неуравновешенный субъект. Только прибыл — и прежде всего за госпитали иностранцев принялся. Гайдани пожалуется корреспондентам, своему консулу, а Позитано только того и ждет: сразу же этому графу Корти в Константинополь, а потом в Италию. А там парламент, газеты. Вот как губят они самые благородные начинания...» И тут он снова невольно вспомнил, что и сам он поставил все на них и что все провалилось по их вине...

— Хорошо, я поговорю с комендантом, — сказал он. — Но вы понимаете, доктор, раненых все же надо будет как-то разместить.

— Это другое дело! — по-прежнему обиженно сказал Гайдани.

— Сулейман-паша еще не прислал свои подкрепления, а место для тех, кто будет ранен, уже готовит, — насмешливо сказал мистер Гей. — И куда

же он рассчитывает направить свой удар, Сен-Клер? Понимаю, это тайна, но все же мы могли бы узнать хоть направление, не правда ли?

— Не имею понятия, Гей.

Сен-Клер знал, что ему не верят, и улыбнулся, но не так, как обычно, а холодно и саркастически, потому что был твердо уверен в том, что наступления не будет. Им овладело прежнее ожесточение. По всему его телу пробежали ледяные мурашки и, словно перекинувшись на остальных, заморозили и их. Наступило неловкое молчание.

— Ну, пойду, — пересилив себя, сказал Сен-Клер. — Пейте коньяк и пишите свои корреспонденции.

Но едва он отошел на несколько шагов, как его догнал Филипп.

— Вы не пьете коньяк? — насмешливо спросил его Сен-Клер.

Филипп остановился в нерешительности.

— Я хотел вас кое о чем спросить, — проговорил он наконец.

— Пожалуйста.

Молодой Задгорский все еще колебался.

— Ну, говорите же! — подбодрил его Сен-Клер.

— Я слышал, что вчера вечером снова был пожар, это верно?

— Да, но его успели погасить.

— А поджигатель? Его вам удалось поймать?..

Сен-Клер не ответил. Они в это время проходили мимо широко открытых дверей башмачной мастерской, где стояла раскаленная жаровня и несколько пожилых мужчин, присев возле нее на корточки, грелись.

— Мы удвоили награду, — сказал он, как только они отдалились.

Сказано это было тоном незаинтересованным, бесстрастным. Филипп, безуспешно пытаясь продолжить разговор в том же тоне, сказал:

— Я знаю способ... И без награды.

Сен-Клер не встрепенулся. Не замедлил шаг.

— Вы об Андреа Будинове говорите?

— Да.

Взгляды их встретились. Взгляд англичанина был испытующий, холодный. Филипп выдержал его, но лицо его залилось краской.

— Если и на этот раз вы мне поможете, Задгорский... Я знаю, награда вам не нужна... Обещаю вам орден.

Кровь отлила от лица Филиппа.

— Нет, благодарю. Я ничего не хочу...

— Излишняя скромность.

— Это не от скромности, — сказал Филипп. — Могу ли я сделать вам одно признание, майор Сен-Клер?

— Я жду его.

— Этого человека, его семью, но особенно его самого я ненавижу!

— Я не стану спрашивать вас почему.

— Напротив, я вам скажу! Я его ненавижу потому, что он спутал мне все... всю нашу жизнь. Он стал причиной того, что сестра моя отказала консулу, что расстроилась их помолвка.

— Значит, вот в чем причина! Любовь?

— Какая там любовь! — вскричал Филипп, но вздрогнул от собственного голоса и оглянулся.

За ними бежали с протянутой рукой двое оборванных ребятишек. Он зло отогнал их. И, понизив голос, весь дрожа от ненависти, продолжал:

— То, что между ними, не назовешь любовью! Мы все в доме просто заболели. И вот что, майор, она снова с ним встречалась.

— Когда?

— Несколько дней назад... Но прошу вас, господин майор, обещайте мне, что с нею ничего не случится. Ведь она моя сестра, прошу вас.