Путь к спасению
Шрифт:
Неожиданное оказавшийся сзади Алекс дернул меня за футболку и махнул головой в сторону столика в самом темном углу. Краски сгустились.
– Что все это значит? – эмоции устроили настоящую бойню за господство над разумом. Я не мог понять, что мне делать: бояться лжи, бороться за правду или отдаться забвению?
– Здесь в Италии никто уже не удивляется пропаже детей, – его голос потерял былую задорность, стал более тихим и серьезным, от чего вызвал доверие, – к большому несчастью, это стало такой же нормой, как и бокал красного за ужином… Эта зараза давно разошлась по всему миру, но замечают ее далеко не все. Не сказать, что здесь и сейчас пропажи происходят массово, но ведь даже единичные случаи нельзя замалчивать!
– Но… но кто, боже мой, кто способен на такое? – я трясся от негодования и вопиющей несправедливости.
– Вот именно, только он и способен на это … – я мигом взглянул на Алекса Грина, ожидая, что он указывает на кого-то пальцем, пусть даже на громилу–бармена, но он лишь выжидающе смотрел на меня. Ждал, пока я додумаю его слова.
– Не может быть! – я отказывался верить, что сам же назвал виновного.
– В этом то и дело, мой друг, что все дороги ведут в Рим.
Наступило молчание. Погрузившись в мерзкую и вязкую как болото современную жизнь, я не мог найти весомую причину ухватиться за нее. Жизнь, в которой возможно нечто подобное, становится невыносимой с открытыми глазами. Я перестал замечать косые взгляды и перешептывания посетителей, все мое внимание устремилось к едва показавшейся правде, ужасной, страшной и настоящей, спрятанной где-то на дне этой чертовой бутылки… Дальше мы пили в тишине…
3
Похмельное утро – самое невыносимое время суток. В принципе, любое утро становится таковым, когда тебя будят ударами в дверь, которая и без того сотрясается криками.
– Открывай быстрее! – разъяренный голос явно не предвещал ничего хорошего.
Я посмотрел время на телефоне и был крайне удивлен 12-ти пропущенным. Я быстро попытался оценить обстановку, но продукты распада бурной ночной деятельности рассыпали адекватные мысли по закоулкам сознания и собрать их не позволяли. Трудно было понять, чем я заслужил такой гнев. Голова трещала по швам. Трудно было вообще что-либо понять.
– Спишь? – Ачиль ворвался внутрь, как только я выполнил его требование. – Да ты хуже Иуды! Тот хотя бы осознал свою вину, а ты спокойно нежишься в постели!
Мое состояние не позволяло что-либо ответить. Сложности возникали даже при простейших действиях, таких как поднять голову, открыть полностью глаза и вдохнуть полной грудью, на тот момент от меня требовали невозможного. Я даже не мог вспомнить, как я попал в свой номер. Мой ли это номер вообще? Возникающие вопросы наполняли и так распирающую от давления голову. Я ничего не мог ответить ни себе, ни орущему так не вовремя итальянцу. К тому же лучше не открывать рот спросонья после продолжительной пьянки, если не хочешь отключить оппонента от сети питания.
– Что? Что случилось? – вылезло из меня после стакана воды, чудом не последовавшей за словами наружу.
Ачиль молча кинул свернутую газету мне на кровать, требуя одним своим видом, чтобы я взялся за ее прочтение. Сам же распахнул шторы, возможно, специально, чтобы головная боль разорвала мою черепушку, и скрестив руки на груди уставился вдаль, где все еще в его жизни нет горя, а счастливая полная семья в сотый раз гуляет по «Rainbow MagicLand».
Мне стало ясно лишь одно: для того, чтобы разборка закончилась, и я мог продолжить свое жалкое существование на краешке мокрой от пота кровати с мольбой о пощаде перед его величеством Цитрамоном, я должен выполнить все, что от меня требуется настолько быстро, насколько онемевшее тело меня слушалось. Я взглянул на сверток бумаги, доставивший столько шума в это ужасное утро. Санторо очень высокого мнения обо мне, раз решил, что с похмелья я резко улучшил свои познания в итальянском.
– 6-я страница, – Ачиль даже не глянул на меня.
Видимо он быстро перегорел или понял, что криками
– Некий Александр Грин отлично знает то, что ему знать не следовало. Откуда жалкий журналист в курсе о том, что было известно тебе и Андрею? – речь, как будто холодный металл.
Картинка постепенно проявлялась сквозь мутное запотевшее сознание и дикий сушняк. Размытое прошлое через дурманящие пары обволокло мою голову и тонкими длинными ржавыми иглами проникало вовнутрь. Как бы мне хотелось сейчас проснуться. Меня развели как малолетку. Я и вправду кретин. Столько было шансов остановиться, а я их слил в унитаз вместе с дружбой и доверием. Даже бармен меня пытался притормозить, но кто он такой чтобы бороться с алкоголем?
– Не только мы двое, – то ли вскинув руку в надежде на спасение, то ли подбросив динамитную шашку в костер, я вывалил на пока еще друга историю о встрече с незнакомцами.
Остывший вулкан опять задымил над сапогом в Средиземноморье:
– Черт возьми! – Ачиль завопил на весь отель. – Придурок! Почему ты мне не сказал сразу? – он явно устал подбирать выражения.
– Они ведь мне угрожали! Я не хочу рисковать непонятно за что! – изо всех сил старался очистить свое запятнанное имя, но было слишком поздно.
– Уезжай! Немедленно! Собирай вещи и уезжай, пока ты окончательно все не испортил! Они не остановятся!
– Без Андрея я не поеду! Он должен вернуться сегодня-завтра, с ним и уеду, – мой последний рубеж обороны держался на ветхой опоре веры в свои слова.
– Он не приедет, – опять тихий холодный тон, отчеканивший каждый слог, – ему нельзя возвращаться, – нож вместо кадыка отточил каждое слово до металлического блеска. – Ты слишком глуп, чтобы все это понять. Впрочем, может это и поможет тебе. Сочтут за дурка и не тронут… – грустный взгляд пробежался по полу, постепенно подбираясь ко мне. Итальянец посмотрел на меня, сдержал все недосказанное, что читалось на его лице, и опустив голову отправился скорбить по невосполнимой утрате.
Оставив ошарашенного иностранца в номере, Ачиль на автопилоте покинул помещение, оглядываясь стеклянными глазами. Он будто призрак был уже не в этом мире, но еще и не в другом.
Столько фактов, столько нестыковок и столько вопросов. Ясно было одно: все в знакомой мне части Италии связаны друг с другом. Как солнце выбрасывает первые лучи, не торопясь восходя из-за угловатых зданий с тысячелетней историей, так и мысль осветила всю тьму, поселившуюся в голове. Мрачная тайна поселилась в сердцах местных жителей, и почему-то в тот момент я посчитал, что готов ее разгадать, готов пожертвовать собой ради свободы. Отнюдь я поступил бы так же, осознав величину платы за упрямство, любопытство и любовь. Впрочем…
– Эти чокнутые из переулка и есть нанятые сыщики. Видимо, работают они лучше полиции, в любом случае уж точно эффективнее, – ладонь скользнула по горлу в месте тесного контакта с лезвием ножа. – Правда, не могу понять, почему они не могут работать в параллели с копами, ведь полномочий у последних куда больше. Все это хотя бы объясняет их вопросы о сообщении, которое кто-то должен передать семье Санторо. Ачиль побоялся, что я могу взболтнуть лишнего еще и полиции, вот и взбесился.
Триумфальная улыбка после мозгового штурма на зависть Холмсу и Пуаро немного искривилась, задев я взглядом статью Алекса Грина. По носу ударил неприятный запах от каши, которую я заварил из ошметков непонятной истории и отблесков нескладных догадок. Хорошо, что не рассказал журналисту о встрече с детективами с хулиганскими манерами. Хотя, может и это мне не удалось сдержать в себе, но он посчитал эту встречу недостойной его пера. Сам под собой зажег пороховую бочку и надеюсь на отсыревший порох.